Несколько рассказов из журнала «Юный натуралист» за август 1971 года.
В. Пеньков. Помощник деда Игната.В тот день я с рассвета был на ногах и, когда к вечеру увидел на противоположном берегу камышовые и шиферные крыши домов, очень обрадовался.
«Вот где отдохну и заночую», — решил я и ступил в воду.
Я перешел неглубокий рукав, выбрался на островок и, чтобы не тратить времени на обход, полез напрямую, через заросли. Но вскоре пожалел: острый и жесткий камыш резал, как битое стекло, а цепкие кусты облепихи исцарапали мне лицо и руки. Я хотел повернуть назад, да, к счастью, увидел просвет и вышел на чистое место.
Впереди расстилался небольшой участок, засаженный картофелем. Картофельная ботва высохла, почернела, и ее почти не было заметно. Вместо ботвы чуть ли не под каждым кустом торчали маленькие свежие холмики. «Неужели кроты нарыли?» — недоумевал я, проходя через поле.
Некоторые холмики были разворошены, и местами на них вырисовывались маленькие отпечатки следов какого-то зверька.
Мне оставалось пройти еще немного, и я опять влез в камыши, как вдруг недалеко от соседней грядки увидел притаившегося ежа.
Еж, словно серая продолговатая кочка, неподвижно стоял около маленького холмика. Время от времени этот холмик вздрагивал, и на его вершинке появлялась новая цепочка свежевыброшенной земли. Иногда вместе с землей мелькали чьи-то розоватые лапки; еж моментально приседал, сокращался в длину, колючки его топорщились и нахлобучивались до самого носа.
Никогда раньше мне не приходилось видеть охоту ежа, и я с любопытством наблюдал за ним.
Вдруг вместо лапок на холмике мелькнула длинная усатая мордочка, и в ту же секунду еж футбольным мячом взлетел на холмик. Послышался писк, фырканье, вме
сте с землей вверх взметнулось серое тельце какого-то небольшого зверька. Холмик сплющился, разъехался в стороны.
Я не выдержал и побежал: мне не терпелось узнать, какого же зверька поймал еж. Но тут меня кто-то окликнул старческим голосом:
— Эй, охотник, не мешай ему, остановись!
Я остановился, пристыженный: оказывается, за мной тоже наблюдали.
— Иди-ка лучше сюда, потолкуем... — с хрипотцой произнес тот же голос.
Я обернулся: сзади, левее меня, стоял белоголовый дед и, щурясь на заходящее солнце, отмахивался рыжим картузом от комаров-толкунцов. В желтом, выгоревшем пиджачке дед был почти неразличим с камышами. Из-под белых пучкастых бровей с хитроватой прищуринкой на меня смотрели два светло-серых глаза.
Через какие-нибудь пять-десять минут мы уже разговаривали с ним как давнишние приятели.
— Что же вы, дедушка Игнат, не похвастаете своими трофеями? Или нечем? — спросил я.
— Как нечем? Есть! Я без ружья «нащелкал» столько, что тебе и во сне не снилось. Вот смотри... — и он развязал кожаную сумку.
На дне сумки лежало около двух десятков небольших светло-серых зверьков с длинными усатыми мордочками.
— Ого! — изумленно воскликнул я. — Кроты, что ли?
— Э-э-э нет... Кроты, те тупорылее, темнее и меньше. Вот это голое место видишь?
— Вижу, — кивнул я.
— На этом месте росла колхозная картошка, а копать-то ее и не довелось. Напали вот эти тварюги и всю перепортили начисто! Водяные крысы это...
— И чем же вы их, капканами? — удивился я.
— Не-ет... — протянул дед Игнат. — Помощник у меня есть, он и наловил...
— Из ваших ребятишек кто? —- спросил я.
— Не угадал, — прищурился дед. — Да ты ж его видел и бегал за ним...
— Неужели еж!
— Он самый... — довольно заулыбался дед.
Я взглянул на его улыбающееся лицо и не поверил: подумал, что он шутит. А когда сказал ему об этом, дед даже обиделся.
— Какие там шутки! — проворчал он сердито. — Пока мы с тобой здесь разговариваем, еж там еще их штук пяток изловил. Домой пойдем — убедишься, — миролюбиво закончил дед.
— Как же вам его удалось приучить к этому делу? — через некоторое время спросил я.
— Это целая история, милок, — ответил дед. — Ну уж ладно, расскажу. Нашел я его весной, на большаке. Какой-то сорвиголова все ежовое семейство на машине колесом переехал. Один этот и уцелел. Бегает он вокруг матери и все под бочок к ней носом тычет: видать, есть просит. И как же мне не по себе стало, веришь ли, чуть слезой не прошибло! Принес домой, молока налил. А старуха у меня в тот день полуслепого котенка где-то подобрала и тоже в дом притащила. Так и стали они у нас вдвоем жить. Спали вместе, молоко с одного блюдца пили. Дети наши давно выросли, разъехались, скукота... Ну и привязались мы к ним. Да и они к нам тоже. Идет старуха корову доить — кот тут как тут, ну и еж с ним вместе. Я на огород — еж за мной, за ежом и кот тянется. Подросли, опять друг без дружки ни шагу.
Кот как-то на огороде крысу поймал, так, веришь ли, вместе с ежом ее и съели. Позже еж сам стал крыс, мышей, кротов ловить. Поймает крысу, голову отъест, еще попадется — рядком уложит, вроде бы про запас складывает. Ежи-то больше ночью на промысел выходят, ну а этот привык за мной на огород днем бегать, так и при солнце не дает промаху.
— Дедушка Игнат, а почему вы кота с собой не взяли? Вдвоем-то они бы больше наловили, — внимательно выслушав деда, спросил я.
— Взял бы, да у нас в погребе своя крыса завелась, портит все, окаянная. Вот и пришлось кота дома оставить. Сидит он
сейчас у норы и не отойдет ведь никуда, покуда не поймает... — вспомнив, как о ком-то близком, ласково улыбнулся дед своими выцветшими глазами.
За разговорами я и не заметил, как наступил вечер. Последний луч солнца, скользнув по камышам, скрылся за горами. Повеяло прохладой. Низко над нами, спеша к ночлегу, быстро пронеслась небольшая стайка горлиц.
— Ну и заболтались мы с тобой! — вдруг встрепенулся дед Игнат. — Ведь нам еще на тропку выбраться нужно, а то по дерезе в темноте и без глаз остаться недолго.
— По какой дерезе? — не понял я.
— Да это по-нашему так, а по-книжному — облепиха, — пояснил дед. — Пойдем-ка посмотрим, чего там мой помощник наловил, и домой ко мне, старухиных щей отведаешь... — поднял он кожаную сумку и заскрипел протезом.
На том месте, где я увидел ежа, мы с дедом нашли еще девять водяных крыс и одного мышонка. Они лежали рядком, словно выровненные по нитке, хвостом к хвосту, головой к голове, а недалеко от них, около свежего холмика, в настороженной позе стоял и сам помощник.
— Ну, милок, на сегодня хватит, домой пора. Старуха тебе уж и молочка парного приготовила... — подходя к ежу, ласково заговорил дед Игнат.
Еж вначале недовольно фыркнул, как бы обиделся,, что ему помешали в такой серьезный момент, но, узнав деда, сам подбежал к нему и, словно котенок, начал тереться о его ногу...
В. Пискунов. Соловей.Мы выкашивали дальнюю лесную лощину и третий день жили в шалаше под шатром дубов на опушке леса.
Стояла тяжелая предгрозовая духота, наполненная сухими, резкими запахами жаркого лета. Повсюду золотился зверобой. Луговая трава перестояла и засыхала на корню. В воздухе чувствовалась горечь полыни.
К вечеру небо стало синеть в разных краях, тучи то сходились и расходились, то собирались вновь, обещая грозу.
Только мы успели поужинать, как начала вспыхивать молния-сухоросица, обжигая полнеба розовыми и малиновыми языками пламени.
Сумерки сгущались. Молния светила ярче. То и дело за мягкими очертаниями деревьев беззвучно вспыхивала зловещая багровая стена огня. Из-за деревьев показалась черная студенистая туча с пепельно-седыми краями. Ночь расплескалась дремучей темнотой.
Рванул ветер, порывисто, беспокойно, и разворошил копнушки пушистого, свежего сена. Потом все притихло.
И вот что-то сухо треснуло над одним краем неба и, грохоча, степенно перекатилось в другой. Ветер прерывисто зашумел в верхушках деревьев, и первые капли сразу утонули в шумном потоке.
Молнии синими ослепительными вспышками поминутно освещали окрестность. Гром перекатывался с холма на холм, наполняя все оглушительным грохотом.
Через полчаса дождь перестал, и даже вдалеке не было слышно ударов и раскатов грома. С веток срывались и падали мягкими шлепками крупные дождевые капли. Откуда-то из темноты хлынули теплые пряные потоки воздуха, словно земля дохнула ласковой пахучей теплынью.
И вдруг неожиданно где-то вверху над головами несколько раз щелкнул соловей и замолчал, ожидая, не накажет ли кто его за дерзость.
Он выждал совсем недолго и рассыпал в темноту голосистую, сочную, ясную, освеженную дождем трель. Подождал опять. Потом засвистел на весь лес, как бы созывая лихих удальцов на верное дело. Не дождавшись ответа, позвал еще раз заливисто и зычно.
В безответной тишине он запел оглушительно звонко и радостно, долго без передышки звенел, верещал и ворковал ласковым голосом. Было непонятно и даже неловко чувствовать это безудержное веселье — соловьи в эту июльскую пору почти перестают петь.
А он, насмехаясь, задиристо передразни вал певчих лесных пташек — мол, про
снись! — стучал серебряным молоточком, пугал их трещоткой и гулкими хлопками.
Потом соловей начал быстро-быстро рассказывать что-то смешное, стал забавно тараторить, сбиваясь и захлебываясь.
В конце рассказа восхищенно причмокнул несколько раз языком, выразив клекотом предельное упоение.
Веселясь, он, должно быть, перепрыгивал в темноте с ветки на ветку, отчаянный и озорной. И он уже собирался закончить песню, как вдруг опять рванул ветер. Густой шум пронесся в ветвях, сдержавших на мгновение брызги нового дождя.
Ветер стал напористым и резким. Внизу,
на земле что-то начало шептать и всхлипывать. В траве, слабо булькая, побежали ручейки. Погромыхивало отдаленно и редко. Где-то теперь прятался крохотный певец?
Шепот дождя таинственно обещал земле обновление и покой.
Автор
Тема: Природа и...эльфы? (Прочитано 101942 раз)