Несколько рассказов из журнала «Юный натуралист» за август 1971 года.
М. Бубнов. Белянка.Как-то осенью ребята поймали болотную сову и принесли в школу. Птица, очевидно, попала под выстрел и была ранена, у нее беспомощно висело крыло. Ничтожная крупинка свинца, сделав чуть заметную наружную рану, сломала плечевую кость и застряла где-то в мышцах.
Из наблюдений я знал, что иногда сломанные кости у птиц срастаются. Но у совы концы кости в месте перелома разошлись настолько, что срастись без посторонней помощи не могли.
Юные орнитологи Юра и Дима взялись залечить нанесенную чьим-то неразумным выстрелом рану. Промыв место входа дробинки раствором марганцовки, ребята сомкнули концы сломанной кости, поставили крыло в нормальное положение, положили под него слой ваты и в таком виде прикрепили с помощью бинта к туловищу птицы, сделав его неподвижным.
Перевязанная бинтами, сова имела довольно забавный вид. Вся белая, кроме большой, вращающейся, как на шарнире, головы, она походила на детскую куклу. Кто-то из ребят назвал ее Белянкой. Кличка эта так за ней и осталась.
Водворенная за решетку крылатая пленница недоверчиво следила за каждым на-' шим движением, шипела и щелкала клювом, прижимаясь к задней стенке клетки.
Прошло больше месяца. В месте перелома прощупывалось утолщение. Нарастал хрящ, признак срастания кости. Изменилось и поведение Белянки: она меньше дичилась, перестала шипеть и щелкать. Все ждали ее окончательного выздоровления, и вот этот торжественный день наступил.
С Белянки сняли бинты. Освобожденная от оков, она расправила в первый раз крылья; от недавних увечий не осталось и следа. Крылатая пленница стала совсем ручной. Теперь дверцы клетки не закрывались, да и нужды в этом не было. Белянка нашла себе другое убежище; она поселилась в темном углу, за шкафом, где и проводила большую часть дня.
Шло время. Незаметно промелькнула зима, и наступила весна, вначале ранняя — пора звонких капелей, голубых снегов и золотистых зорь, а потом и настоящая — теплая, солнечная.
Нашу скромницу Белянку словно подменили. То вдруг, чем-то возбужденная, она металась по комнате, хлопая крыльями, то становилась вялой, ко всему равнодушной и не сразу принималась за еду, да и внешне выглядела иначе: расцветка ее оперения стала ярче, глянцевитей. Словом, вела себя так же, как и все жившие на свободе птицы.
Однажды, во время занятий с юннатами, когда опять зашла речь о поведении Белянки и ребята явно ждали моего совета, я сказал:
— Все ваши волнения напрасны, ничего особенного с Белянкой не случилось. Весна — вот кто виновница ваших тревог. Пришла пора птицам вить гнезда да птенцов высиживать. И Белянка тоже решила вывести птенцов.
Прошло еще несколько дней, а поведение Белянки почти не изменилось. Встал вопрос: как быть с ней дальше? Тут мнения ребят расходились. Одни настаивали на том, чтобы птицу выпустить на свободу, другие соглашались, но боялись, что, привыкнув жить в неволе и ни о чем не беспокоиться, Белянка погибнет от голода.
Выпустили пленницу на свободу после того, как особая, посланная ребятами разведывательная экспедиция доложила о прилете на родину ее сородичей.
М. Баранов. В дорогу дальнюю.Солончаковые сухие «озерки» с потрескавшейся беловатой коркой безжизненно взирали в поднебесный простор. Кое-где блеклыми ресничками торчал между ними редкий ковыль, иссушенный знойным ветром. С одной стороны — голый, подковообразный увал. С других двух — реки, образующие при слиянии треугольник. Вдоль рек эту впадину - некогда бывшую дном озера — окаймляла полоса тучной растительности: заросли тальников, черемуха, дикая яблоня — настоящий оазис! Почти в центре этого оазиса я случайно наткнулся на шалаш, сделанный любовно и, выражаясь языком строителя, капитально, с полной гарантией при любом ливне быть сухим. Вблизи шалаша я и увидел выводок чибисов — пять сереньких длинноногих и уже с хохолками пуховичков. По всему этому мое соседство, разумеется, для старых чибисов было нежелательным. Завидя меня у шалаша, они до изнеможения вились надо мной, разрезая воздух звонким своим «чьи-вы, чьи-вы». В конце концов я не выдерживал, укладывался, переходил к самому берегу реки и прятался где-ни-будь под черемуховый куст.
В августе чибисята на свои крылышки поднялись. И такие прыткие стали —
страсть! Друг за другом по воздуху, будто в пятнашки играют, гуд стоит. А вот к сентябрю загрустили. Изменилась и степь. Еще больше поблекла, потемнела. Частые дожди и ветры, ночные заморозки тревожили пернатых. Как-то утром я увидел — к моим чибисам прибился еще один выводок. Тоже штук семь. А на другой день их было уже около тридцати. Видимо, это собрались в одну стайку выводки со всей округи. Стайка подымалась и, борясь с ветром, минут по пятнадцать-двадцать летала над степью. Я ожидал, что птицы вот-вот покинут обжитые места и улетят. Но... проходил день за днем, а чибисы не улетали. Казалось, будто птицы кого-то поджидали. И действительно, в один ненастный день я увидел над степью -дымное облачко. Оно росло. И вот — стая чибисов. Да такая — штук около пятисот. Пролетая, они как-то особенно тревожно кричали. Мои чибисы, будто только они и ждали этой минуты, — к той большой стае. А тут ветер ходу не дает. Они вверх стремятся, а ветер к земле давит. Никак справиться не могут. И вот удивительно — стая вдруг остановилась. Прямо в воздухе. Так, на одном месте, словно привязали ее. А чибисы мои мах-мах, мах-мах. Все выше да выше. А как подлетели, пристроились, тут и рванулась вся стая. Торопятся, значит. Даже не присели. И то — где-нибудь еще вот так же ждут. Тут уж о себе не думай: всех собрать надо. Да и зима не за горами.
Долго я смотрел вслед птицам. Вот стая опять в дымное облачко превратилась. Тает, на глазах тает на фоне серого осеннего неба.