Печать

[Барон Морт]

[Барон Морт]

[Барон Морт]

Фродо Бэггинс и Узник Азкабана.


 Фродо проснулся в странной тёплой комнате. На шее вместо кольца болталась палочка. Рядом храпел рыжий пацан.
 - Сэм???!! Ты чё покрасился?
 Ответа не последовало.
 - Где кольцо? Сэм, проснись! Кольцо спёрли!
 Рыжеволосый проснулся и уставился на Фродо:
 - Гарри? Ты чего? Спи давай, рано ещё.
 - Кто-кто? Какой Гарри? А ты не Сэм? ГДЕ СЭЭЭЭМ!!!
 - Чё кошмары? … Пить меньше надо … ,- и храпом наполнилась их комната.
 Фродо не мог понять, что произошло. Он встал и подошел к зеркалу.
 - Что за #@*&~ !! - на нём была полосатая пижама, шрам на лбу и чёрные волосы. Единственное, что осталось от Фродо Бэггинса - это волосаты ножки. В глазах всё расплывалась. Он сел на кровать и задумался, - это всё Саруман. Пропала моя прелесть… И чё я нифига не вижу?
 - Очки надень, придурок,- сказал кто-то с соседней кровати.
 - Кого одеть?
 - Очки. У тебя на тумбочки лежат. Ты чё с луны свалился?
 Фродо нашёл на прикроватной тумбочке какую-то фигню, которая видемо была очкоми.
 - Куда их одеть?
 - Блин, достал! На ж натяни.
 Фродо начал стягивать штаны…
 - Да ты чё! Я ж пошутил!
 - Аааа…
 - На нос одень.
 Через пол часа Фродо сообразил, как они одеваются. Всё уже проснулись.
 - Гарри, ты странный какой-то!
 - Чего вы все меня Гарри называете, Я - Фродо.
 - Опять "Властелина" начитался на ночь. Ну ладно, завтракать пора. Ты одеваться-то будешь?
 Фродо начал рыться в шкафу.
 - Ты чего в моём шкафу роешься? - спросил Рон, - Твой шкаф там.
 - Сорри…
 Фродо пошёл к другому шкафу.
 - Где мой Лориэнский плащ?
 - Тссс! - сказал Рон.
 - Хм.. а чего тогда одеть?
 - Ну точно с луны свалился. Вот это, - Рон показал ему, что одеть.
 Фродо оделся как надо, но ботинки, конечно, одевать не стал. Все пошли на завтрак. В коридоре они встретили Малфоя.
 - О, Поттер шерсть на ногах отрастил? Очередное неудачное заклинание Уизли? - Малфой скрылся за углом.
 - Ой, Гарри, правда что у тебя с ногами?
 - Ничего. Как обычно. Мне интересно, что у меня с лицом!
 - Гарри! Я сейчас всё исправлю! - подбежала Гермиона.
 - НЕЕЕТ! Не трогайте мои волосатые ножки!
 - Ну как хочешь…
 По дороге в столовую они встретили ещё и профессора Люпина. Он был с луком и стрелами. Фродо сразу узнал в нём Леголаса.
 - Легси! Душа моя! Ты тоже тут?
 Леголас подбежал к Фродо и они  обнялись. Офигевшие Рон и Гермиона стояли, открыв рот.
 - Гарри, уж мне то мог сказать о своих отношениях с профессором…
 - Это я то профессор? - спросил Леголас.
 - Легси, тут всё так странно. Кольцо пропало! Я как-то странно выгляжу. От мненя остались только волосатые ноги!
 - От меня остались только лук и стрелы! Тебе ещё повезло.
 На горизонте появился профессор Снейп.
 - Поттер, я от вас мог ожидать чего угодно, но такого… Без обуви в коридоре. Боже, что у вас с ногами? Да ещё и обниматься с профессором! Я думал, что вы похожи на своего отца, но только не в этом.
 Леголас мгновенно направил лук на профессора Снейпа:
 - Ты умрёшь скорее, чем скажешь ещё одно слово!
 - У нас что? Полнолуния? Пройдёмте со мной, профессор, - он схватил Леголаса за руку и потащил за собой.
 - Леголас! Леголас! - кричал Фродо, но Рон с Гермионой тащили его в столовую.
 После завтрака:
 - У нас сегодня прорицания.
 Они поднились в башню. И со всеми остальными студентами толпились у люка. Все косились на ноги Фродо.
 Они поднялись в класс.
 - Галадриэль! - Завопил Фродо.
 - Мистер Поттер, что с Вами. Меня зовут профессор Трелони.
 - Так вы не Галадриэль?
 На уроке она предсказала ему смерть.
 - Да я и без вас знаю, что неся в Мордор кольцо, иду на верную гибель.
 Урок закончился. Далее была защита от тёмных искусств.
 Когда они вошли в класс, Леголас с важным видом начищал стрелы.
 - Профессор, почему бы не использовать палочку? - спросила Гермиона.
 - Ты про эту палочку? - и он показал красивую новую деревянную стрелу.
 - Профессор, что вы сделали с палочкой! Ой, простите. Не моё дело.
 - То-то же. Итак, у меня в шкафу сидит какая-то тварь. От неё надо избавиться.
 - Профессор, можно я попробую? - спросила Герми.
 - Конечно! Конечно!
 Герми открыла шкаф и оттуда вышла профессор МакГонагалл и сказала, что у Герми 2 по всем экзаменам. Герми благополучно избавилась от боггарта.
 Далее был матч по квидичу.
 - Ты готов, Гарри? - спросил Оливер Вуд.
 - К чему?
 - К матчу!
 - Какому?
 - По квиддичу!
 - Чиво?
 - Что с тобой?
 - Со мной ничего…
 - Ну тогда пошли переодеваться. Игра через пол часа.
 Опять же Фродо одел всё кроме ботинок. Оливер:
 - Гарри, ты ботинки не оденешь? Ой.. Что за #@^& у тебя с ногами? Неудачная шутка Малфоя? Да уж… На такие ласты ни одни ботинки не налезут.
 Матч начался. Фродо еле управлялся с метлой.
 - Они б ещё на венике летали,- думал Фродо.
 Мимо пролетел Малфой и крикнул:
 - Хоть бы ногти на ногах подстриг!
 На другом конце поля он увидел что-то золотое. И подумал, что это кольцо. С криком: "Саруман, ты его не получишь!" он кинулся к "кольцу".
 А тут на поле появился Дементор.
 - НАЗГУЛ!!! - завопил Леголас громче всех и пустил стрелу в лоб Дементору. Предсмертные крики Дементора напомнили Фродо назгулов и ему начало мутузить и колбасить. Ещё стал мерещиться глаз Саурона. И он упал с метлы.
 Когда он возвращался из "Склефасовского" у входа в Грифиндорскую башню столпилась куча народу. Что-то случилось. Полная Дама куда-то скрылась. Но Дамблдлор нашёл её. Она стеснялась появляться на людях в исполосованном виде.
 - Что случилось? - спросил у неё Дамбдор.
 - Здесь появился какой-то бомж. Он махал мечём и кричал, что он король Элессар и что ему нужен некий Фродо Бэггинс.
 - Это был Сириус Блэк, - Заключил Дамблдор, - недавно он сбежал из местной психушки - Азкабана.
 Ученикам сообщили, что завтра намечается поход в Хогсмит (деревню какую-то), но Фродо по каким-то причинам идти туда запрещалось. Он не очень то и расстроился. Уром следующего дня его позвали к себе близнецы Уизли.
 - Гарри, мы хотим подарить тебе карту.
 - О! Карта Средиземья! Всегда мечтал о такой! - он развернул подарок. Это была действительно карта Средиземья.
 - Что это с нашей картой Мородёров?
 - Вот я, вот Мордор! Всё, всем пока! Я в Мордор.
 Близнецы Уизли удивлённо переглянулись. А Фродо уже приближался к Ородруин ("Сладкому королевству"). По дороге он нашёл Лориэнский плащ. В Ородруине Фродо встретил Рона и Гермиону.
 - О нет! Только не они! За эти дни они меня #@*&^!
 - Гарри! Как ты сюда пробрался?
 - Не важно.
 - Пошли пить пиво! - предложил Рон.
 - Тёлки и пиво - это круто!
 В кабаке "Удар копытом по голове". Рон:
 - Гарри, что пить будешь?
 - Мне пожалуйста Ёрш. И побольше!
 Основательно наклюкаршись он вернулся в Хогвартс.
 Наступило Рождество. Гарри и Рон распаковывают подарки. Фродо:
 - О! Гимли мне прислал мифриловые трусы.
 - По-моему это связала моя мама…
 - О, мне кто-то подарил швабру…
 - Это же новейшая модель метлы - "Нарсил"!
 На следующий день Фродо решил поучиться у Леголаса стрельбе из лука (защите от дементоров).
 - Сейчас я тебя научу коварным приёмам эльфов. Значит так. Когда стреляешь, главное вовремя сказать "Порнухус!" (Потронус). Тогда стрела точно попадает в цель.
 Матч с Когтевраном был удачным. Фродо таки поймал золотое кольцо, только это казалось совсем не кольцом. Когда Малфой изображал из себя Дементор, Фродо таки умудрился вовремя сказать "Порнухус" и прострелил Малфою плечё. Но всё кончилось благополучно.
 На уроке ухода за магическими существами гипогриф по кличке Светозар напал из-за угла на Малфоя. И Светозара приговорили к смертной казни. О такого перевозбуждения у Светозара выросли крылья и он уже практиковался в полётах вокруг дерева, к которому был привязан. Но всё-таки его казнили. Фродо пробило на рыдания. Рон и Гермиона еле увели "Гарри" с места казни. По дороге в Хогвартс крыса Рона по кличке Смеагорл вдруг начала дёргаться в кармане. И тут из кустов выскочил большой чёрный пёс. Он схватил Рона и побежал к Энту. Они скрылись в норе под Древнем. Гермиона побежала спасать Рона и потажила за собой упирающегося Фродо. Они прибежали в комнату. На кровати валялся Рон без чувств. В Углу сидел Голлум, повторяя: "Моя прелесть…..". Вдруг Пёс превратился в Арагорна.
 - Где Фродо?
 - Я - Фродо! Я! - заорал радостно "Гарри".
 - Не похоже.
 - Да ты на мои ноги посмотри!
 - Точняк! Где тебя носило?
 - Что происходит? - спросила Герми, - Гарри?
 - Да не Гарри я! Мы вообще из другого мира.
 - Да ты чё? - сказал Рон, пришедший в себя.
 На пороге показался Леголас.
 - Я так и думал, что вы здесь!
 - Леголас! И ты здесь! - обрадовался Арагорн.
 - Так что произошло? - поинтересовался Леголас.
 - Кто-то что-то перепутал…
 И вдруг появился профессор Снейп. Он скинул с себя мантию, пардон, плащ.
 - Вор несчастный! Спёр мой Лориэнский плащ! - орал Фродо.
 - Экспелиармус! - крикнули Гермиона и Рон одновременно.
 - О, Круто. В чём секрет ребята?
 Все вышли на улицу, кроме Снейпа, которого несли все кроме Леголаса. Последний их только подбадривал: "Раз, Два… Взяли!".
 - О, Эру! Полнолуния… Мы же всё ещё в этом мире! А тут я… - и он превратился в волколака.
 - БЕЖИМ!!! - Крикнул Фродо и побежал быстрее всех. Но около озера на них напали Дементоры. Фродо истошно вопил "Порнухус", совсем забыв, что стрел при нём нет. Но на другом берегу появился какой-то дух и прогнал всех дементоров, включая того, который хотел уже чмокнуть "Гарри" в лобик.
 Когда Фродо пришел в себя, он был в Лазарете. Но пришёл Дамблдор и Фродо рассказал ему, что он не Гарри, и что они из другого мира. А Арагорна надо спасать, а то Гондор останется без короля. Гермиона предложила свою помощь и они с помощью маховика времени спасли Светозара и Арагорна, а дух на другом берегу озера оказался Назгулом, который неизвестным образом появился здесь.
 Наступило утро. Гарри проснулся на холодной земле, в кустах. Рядом кто-то храпел. А над ними кружили назгулы.
 - Что случилось?,- Подумал… … Гарри.

[AnjanieL]

Удостоверение - Улёт. Водительское)))

[Барон Морт]

Короче вот абсолютно тотально правдивый розсказ чё там типа Гаврик делал дальше .

[Барон Морт]

 кирпич .
  

[Барон Морт]

Гарри остановился в центре лесной поляны. В его глазах отражалась решимость, а пальцы крепко сжимали волшебную палочку. Хотя сейчас толку от неё было мало…

 По периметру поляны плотным кольцом стояли какие-то обкуренные падонки . Впрочем , от страха Гарри перестало колбасить от того гламурного косяка , который он вкурил пять минут назад и он понял , что это были Пожиратели Смерти и они собрались здесь чтобы замочить его , Гарри , в сортире , и что гораздо
хуже отнять все недокуренные косяки не только у него , но и у его трузей-токсикоманов . Тогда ни Рон ни Гермиона не дадут курнуть даже взаймы и скорее всего их всех покрасят гуталином и заставят собирать коноплю на плантациях Лорда Мордоворота , и сам лорд и эти придурки будут курить траву и пьянствовать а с ними не поделятся . Это недопустимо ! Лучше умереть , подумал Гарри .

Кто-то довольно ухмылялся, а кто-то молча смотрел на Гарри. Вот он,
враг их лидера, лорда Волан-дэ-Морта. Пришёл сам, готовый сдаться на милость победителя.

 Хотя на самом деле Гарри хотел отвести удар от друзей…

 Лорд Волан-дэ-Морт выступил вперёд. Под капюшоном зловеще блестят красные глаза, длинные
четырёхфаланговые пальцы сжимают палочку – первый из Даров Смерти – а за спиной, словно жуткий
нимб, висит полупрозрачная сфера с извивающейся змеёй Нагайной внутри.

 Чёрным маг ничего не говорит. Только смотрит прямо на Гарри. Тот молча, без страха встречает
взгляд Врага.

 Волан-дэ-Морт медленно поднял палочку. Из безгубого рта вырвалось:

 – АВАДА КЕДАВРА!

 Заклятие мгновенной смерти… даже если бы Гарри и хотел защититься, у него бы ничего не вышло…

 Глаза ослепила яркая вспышка… Гарри зажмурился, готовясь встретить смерть. Но прошла секунда, другая… семнадцатилетний волшебник ничего не чувствовал. Он приоткрыл глаза… и не поверил тому, что увидел!

 Между ним и Волан-дэ-Мортом в воздухе зависла огромная синяя сфера! Она медленно опускалась в почву и словно выжигала её!

 Над поляной воцарилась тишина. Пожиратели и даже сам Волан-дэ-Морт удивлённо глядели на странное явление. Спустя пару мгновений сфера исчезла, оставив воронку в земле. А на самом дне поднимался с колен здоровенный голый мужик… напряглись мощные грудные пластины, перекатились под кожей бугры мышц, из-под густых бровей сверкнули два холодных глаза… магички из Пожирателей Смерти невольно залюбовались.

 Незнакомец перевёл взгляд на Гарри, стоявшего недалеко от края воронки.

 – Жорик Корнев ? – разрезал воздух глухой механический голос.

 Юный волшебник замотал головой.

 – Нет! Я Гарри Поттер.

 – похож – с прежней интонацией произнёс человек. – Совпадение внешних параметров - 95 процентов.

 Он отвернулся, сканирующий взгляд прошёлся по рядам Пожирателей Смерти и остановился… на Лорде Волан-дэ-Морте!




 – Мне нужна твоя одежда, – медленно произнёс незнакомец.

 - Слышь чувак , а ты хто ваще ?

 - Молчать , жывотное ! Я ---- дЕЛЮМИНАТОР !!!!
 


В несколько движений выбрался из воронки и направился прямо к Тёмному Лорду.

 Тот чуть наклонил голову вбок, несколько секунд молча рассматривал странного человека. Потом отчётливо произнёс:


 - А я ---- лорд Мордоворот ! Замри !

Из палочки вырвался красный луч. Но, достигнув здоровяка, бессильно растёкся по широкой груди! Незнакомец даже не замедлил шаг!

 Среди Пожирателей Смерти послышались удивлённые возгласы. Но сам Тёмный Лорд не выказал никаких эмоций.

– КРУЦИАТУС!! – волшебная палочка исторгла новый импульс. Сейчас незнакомец упадёт и забьётся в жутких корчах... но вместо этого он невозмутимо продолжил движение! Красный луч лишь бессильно скользнул по его груди.

 Теперь занервничал сам Тёмный Лорд.

– АВАДА КЕДАВРА!!! – во весь голос рявкнул Волан-дэ-Морт. Из палочки вырвался целый поток колдовского зелёного огня. Волна накрыла странного человека с головой. Загорелась трава и даже почва! Пламя взметнулась до самых небес!

Тёмный Лорд довольно улыбнулся. Такое не пережить никому!
 В двух метрах от него в зелёном пламени возникла тень. Спустя секунду из стены огня вышел металлический скелет. Красные окуляры повернулись в орбитах и остановились прямо на поражённом волшебнике. Жуткое существо укоризненно покачало пальцем, изо рта, застывшем в вечном оскале, вырвалось:
 – Аста ла виста , бейби !
 Стальные пальцы сомкнулись прямо на горле Волан-дэ-Морта… Спустя пару секунд уже мёртвый Лорд упал на землю. Остолбеневшие Пожиратели не могли поверить глазам.
 Терминатор внимательно посмотрел на убитого волшебника. Ошибка – одежда на размер больше. Киборг перевёл взгляд на Пожирателей и, выбирая следующую жертву, неторопливо произнёс:
 – Мне нужна ваша одежда .

В полной тишине Терминатор наклонился над трупом тёмного мага, снял с того плащ и накинул себе на плечи. Повертел в руке Бузиновую палочку и сунул в карман.
   К нему осторожно, готовый бежать в любую секунду, подошёл Люциус Малфой.
   - О Великий! - склонился он в глубоком поклоне. - Вы сокрушили самого Тёмного Лорда, который почитался нами, как бессмертный и непобедимый! Ваша мощь не нуждается в доказательствах, и мы готовы присягнуть вам!
   - Присягнуть? - повторил Терминатор и накинул на голову капюшон.
   Люциус сглотнул, глядя на красные огоньки, заменявшие железному существу глаза, и осторожно произнёс:
   - Да-да! Мы готовы помочь вам в достижении любых ваших целей!
   - Хорошо, - сухо произнёс Терминатор. - Я принимаю вашу помощь.
   По лицам перепуганных Пожирателей Смерти скользнули робкие улыбки. Все как один рухнули на колени, приветствуя нового Тёмного Лорда.
   - Дайте нам цель, мой Лорд! - произнёс Люциус, последовав общему примеру. - Что нам делать
дальше?
   - Ваша новая цель... - Терминатор резко развернулся, эффектно взмахнув плащом. Металлический
 палец указал прямо на... Гарри Поттера. - Вот Жорик Корнев , сын Сары , знаменитый подводник !
Ваша цель ---- замочить Жорика !
   Сотни хищных взглядов снова скрестились на Гарри.
   - Ну  всё , достали уже ! теперь молитесь , тормозные долбоящеры !  . - громко крикнул Гарри и
поднял с земли  большой и тяжёлый волшебный кирпич .
  

[Барон Морт]

Образ Терминатора занимает в американской кинодраматургии ХХ века особое место. Характеризуя характер этого героя, видишь характерные черты, типичные для подобного типа типажей. Жизнь обычного захолустного американского городка, откуда "хоть десять дней
скачи, ни до одного океана не доскачешь", течет однообразно и уныло до тех пор, пока в нем не появляется Терминатор. Горожане явно не готовы к приезду Терминатора, они боятся его. Из-за этого то тут, то там возникают немые сцены.

Центральное место в фильме по праву занимают сцены мордобоя. И это неудивительно, поскольку каждое новое лицо, появляющееся в процессе развития сюжета, волей-неволей становится в оппозицию к Терминатору. Но мрачное обаяние, присущее роботу, заставляет
искренне сопереживать именно ему в эпизодах с насилием и жестокостью.Он типичный представитель сословия роботов, засланных к нам их будущего - молод, хорош собой. На него с ужасом заглядываются девушки. Он получил изрядный по тем будущим временам объем образования. При всем при этом Терминатор безумно одинок. Об этом
свидетельствует то, что он пытается познакомиться с Сарой Коннор по телефонному справочнику. Он никому не нужен, ему никто не рад. Из свободного, радостного мира, в котором он чувствовал слияние с техникой и программным обеспечением, Терминатор попадает в
 бездушный мир людей. " Ты скоро сдохнешь, подонок", - так говорит о Терминаторе один из героев ленты, и эта фраза ярко характеризует конфликт между двумя общественно-политическими лагерями: людей (Сара Коннор, Джон) и роботов (Терминатор, Терминатор-2). При этом личная драма молодого робота перестает быть узко личной, а перерастает в столкновение влюбленного механизма и всего американского общества. Да, Терминатор чужой в этом мире, и осознание этого становится для него тем тягостнее, чем больше он узнает о природе человека.
Бесконечный поиск своего "я", выраженный в череде принимаемых им обликов, приводит в конце концов к окончательной его потере и драматической развязке.

Один из самых трагических моментов, как мне кажется, - это когда у Терминатора сбивается прицел. Все, для чего он был создан, к чему стремился, для чего работал, не жалея себя и, главным образом, других, - все это рухнуло в одночасье. Цель в жизни потяряна. Не вынеся
страданий, выпавших на его долю, Терминатор бежит на металлургический завод, топиться в омуте с расплавленной сталью .
За этот мужественный поступок известный голливудский кинокритик Винни Белински назвал Терминатора "лучом лазера в темном
вакууме".

Что же привело Терминатора к столь печальному концу? Только ли безумное следование заложенной программе? Что главное в
мотивации его поступков - невозможность противиться судьбе или желание самоустраниться от возникающих проблем, стремление
переложить ответственность на гипотетического создателя программы? Всеми шестеренками своей нержавеющей души наш герой
ненавидит режим. Где и как может он гвоздит и бичует копов-самодуров из американской охранки. Спокойно и уверенно
пресекает Терминатор порывы и метания своих жертв в поисках спасения. Да, подобно Онегину, Терминатор вынужден бросить
перчатку своему другу, с которым, быть может, они вместе росли, играли, - роботу из жидкого металла Т-1000, и убить его в
честном бою. Мы свидетели, не хотел он такой развязки (вспомним знаменитый печальный монолог Терминатора "Аста ла виста,
бэби!"). И в отчаянье, потеряв смысл жизни, но не потеряв совести и благородства, пускается он сам за своим другом в
пучину расплавленной стали, чего, кстати, добрый наш приятель Онегин сделать не сумел...

Вообще, автора фильма, Джеймся Камерона, понять довольно трудно. Он мастер игры красок, полутеней. Аллегории и двусмысленности пронзают ткань его картин. Вполне возможно, что, показывая Америке Терминатора, авторы фильма дают понять, иносказательно намекают: в каждом из нас, дорогие друзья, немало терминаторщины. И прежде всего надо убить Терминатора в себе. Камерон спрашивает: "Кого боитесь? Вы себя боитесь!". И уж никак не случайно Винни Белински назвал фильм о
 Терминаторе "энциклопедией американской жизни".

"Я вернусь!" - говорит нам Терминатор в одном из эпизодов фильма. О чем это он? Куда он вернется? Эти вопросы много обсуждались критикой. Может быть, имеется в виду, что он хочет ненадолго отлучиться, чтобы слить масло или поменять тосол? А может быть, Терминатор хочет вернуться домой в будущее, ведь там остались его друзья, семья, родители? Но пронзительный, жизнеутверждающий финал фильма не оставляет возможности для двух мнений: Терминатор вернется к нам на
голубые экраны и будет еще не одну серию радовать зрителей своими забавными похождениями!

[Барон Морт]

кстати насчод богини Дану . Йа буду песать здесь пото му что этот алкаш мрдератор меня фсё равно будед преследовать .

[Барон Морт]

Льюис керрол ---- знаменитый английский обдолбанец и наркоман . Он был настолько обкуренный комрад что решил ---- ездить в Африку тусоваться с людоедами из племени титикака ---- это не круто . Он поедет в ищо более аццкое место ---- в Россию ! И ведь поехал ! И что самое удивительное ---- живьём вернулся обратно !!!!! А ведь для англичанина это просто сверхдостижение !

Короче ---- вот его книженция про Россию .  Читайте сами .


12 июля (пятница)

Султан (1) и я прибыли в Лондон почти одновременно, хотя и с разных концов: я – на Пэддингтонский вокзал, он – на Чэринг-Кросс, и должен признаться, что туда народу собралось больше. Третьим центром, сосредоточившим на себе внимание публики, был Мэншн Хаус, где развлекали бельгийских добровольцев и откуда, начиная часов с 6, шел в восточном направлении непрерывный поток омнибусов с героями. Это весьма задержало намеченное мною посещение магазинов, так что я отбыл с Чэринг-Кросса в Дувр лишь в 8 1/2; приехав в гостиницу «Лорд Уоррен», я нашел Лиддона уже там.

 

13 июля (суббота)

Мы позавтракали, как договорились, в 8 – по крайней мере в это время мы сели за стол и принялись жевать хлеб с маслом в ожидании, пока будут готовы отбивные; сие знаменательное событие воспоследовало в 8 1/2. Мы пробовали взывать к жалости случайных официантов, которые нас ласково утешали: «Сейчас подадут, сэр»; мы пробовали строго им выговаривать, на что они обиженно возражали: «Но их сейчас подадут, сэр»; с этими словами они удалялись в свои закуты, укрываясь за суповыми крышками и буфетами, – а отбивные так и не появлялись.

Мы пришли к заключению, что из всех добродетелей, коими может обладать официант, наименее желательна любовь к уединению. Немного погодя я выступил с двумя превосходными предложениями, которые были отвергнуты при первом же чтении – первое: мы выходим из-за стола и отказываемся платить за отбивные; второе: я иду за хозяином и приношу ему официальную жалобу на официантов, что, безусловно, привело бы, если не к появлению котлет, то ко всеобщему возмущению.

Однако в 9 часов мы все же оказались на борту парохода; после того как 2 поезда выгрузили туда своих пассажиров, сотворив на палубе весьма удачную имитацию великой египетской пирамиды, мы с гордостью прибавили к этому интересному сооружению еще пару чемоданов, и наконец отплыли. Перо отказывается живописать муки некоторых пассажиров во время нашего тихого плавания, длившегося 90 минут; я же могу сказать только, что был чрезвычайно удивлен и несколько возмущен и думал лишь одно[1]: я платил деньги не за это. Во время нашего плавания почти непрерывно лил дождь, и наша каюта (мы позволили себе эту роскошь) очень нас радовала; в ней было уютно, но не душно, ибо она выходила на палубу. Мы высадились в Кале и были тотчас окружены обычной дружелюбной толпой местных жителей, предлагавших всевозможные услуги и советы; на все их предложения я отвечал коротко: «Non!»[2] Строго говоря, этот простой ответ, возможно, годился не всегда; однако он сослужил свою службу, позволив избавиться от всех аборигенов; один за другим они удалились, повторяя мое «нет!» на разные лады, но с одинаковым отвращением. После того как Лиддон распорядился насчет багажа и прочего, мы прошлись по рыночной площади, усыпанной белыми чепцами оглушительно болтавших женщин...

Дорога в Брюссель шла плоской однообразной равниной; единственными примечательностями были колокольня Сен-Омера и собор в Турнэ с его пятью колокольнями. От Лилля до Турнэ с нами ехала семья с двумя детьми, старшая – 6 лет, а младшая – 4-х; последняя не закрывала рот почти всю дорогу. Я набросал портрет малышки – родные изучили рисунок, а оригинал изложил свое мнение в свободной (и, кажется, одобрительной) манере. Когда они собрались выходить, мать велела ей подойти и пожелать нам доброго вечера; мы поцеловали ее на прощанье.

В Бландэне, на бельгийской границе, наши чемоданы выгрузили, осмотрели – вернее, открыли и закрыли, – и снова погрузили; это первый досмотр, через который я прошел – и притом бесплатно.

Из Бландэна – в Брюссель с попутчиками-немцами. Основная особенность ландшафта, на которую я обратил внимание: деревья здесь посажены длинными ровными рядами, и так как все они клонятся в одну сторону, чудится, что это разбросанные по равнине длинные ряды измученных солдат; некоторые выстроились в каре, другие стоят по стойке «смирно», но большинство бредет безнадежно вперед, сгибаясь, словно под тяжестью невидимых глазу вещевых мешков.

В Брюсселе мы остановились в гостинице «Веllеvue», и после скромного обеда, «tres-simple» (и потому состоявшего всего из 7 перемен), вышли прогуляться; услышав в городском саду музыку, мы направились туда – и просидели там час или более, слушая превосходный оркестр, наподобие креморнского; кругом за столиками, расставленными меж деревьев, сидели сотни людей; весь сад был ярко освещен фонарями.

 

14 июля (воскресенье)

В 10 часов мы отправились в церковь Св. Гудулы, самую красивую в Брюсселе. Служба мне очень понравилась, жаль, что я не разбирал слова, а то я бы принял в ней участие; к тому же там нередко происходило следующее: хор пел гимны и проч., а священник, не обращая на него никакого внимания, вел свою часть литургии, меж тем как прочие священнослужители шествовали небольшой процессией к алтарю, преклоняли пред ним на миг колена (слишком краткий отрезок времени для настоящей молитвы) и возвращались на свои места. В важнейшие моменты службы пронзительно звонил колокольчик, заглушая все остальные звуки. Вокруг нас кто молился сам по себе (мужчина рядом со мной, у которого не было скамеечки для коленопреклонения, опустился прямо на пол и читал молитвы, отсчитывая их на четках), кто просто смотрел; люди непрестанно входили и выходили. Когда удавалось понять, что происходит, я присоединял свой голос к молящимся, но даже с помощью Лиддона, находившего мне тексты, я едва разбирал слова; в целом, служба, казалось, не притязала на участие в ней прихожан – все словно делалось за них. Музыка была очень красива, а два мальчика, кадившие пред алтарем, выглядели очень живописно: в алых с белым одеждах они стояли лицом к алтарю и в такт музыке махали в унисон кадилами. Затем мы стали свидетелями церемонии, которая происходит лишь раз в году – шествия со «Святым Духом» по городу; мы наблюдали, как оно вышло из храма, и дождались его возвращения, что заняло не более часа. Впереди ехал отряд кавалерии! Затем длинными рядами шли мальчики, по большей части, в алых с белым одеждах; одни в венках из бумажных цветов несли хоругви, другие – корзины е разноцветным конфетти, которое, как я полагаю, разбрасывали по пути; потом шли чередой девочки в белых платьях и с длинными белыми вуалями; затем толпа поющих мужчин, священников и проч., все в роскошных одеждах, с хоругвями в руках, которые по мере прохождения процессии становились все больше и великолепнее; затем несли огромную статую Девы Марии с Младенцем – статуя стояла на изукрашенном искусственными цветами огромном пьедестале в форме полушария, только более плоского, – затем снова хоругви – потом огромный балдахин на 4 шестах, под которым выступали священники со «Святым Духом»; при виде их многие становились на колени. Я никогда не видел такого великолепного шествия; все было очень красиво, но ужасно театрально и искусственно. Толпы были колоссальные, но все вели себя спокойно – народу собралось многие тысячи.

Днем Лиддон навещал знакомых, а я прогулялся по Grande Place и полюбовался на «Hotel de Ville»[3]; эта площадь считается лучшим образцом светской готики в мире. Вечером мы пошли в Англиканскую церковь, но служба была перенесена на дневное время.

 

[Барон Морт]

15 июля (понедельник)

В 9.40 мы отбыли в Кёльн, куда и приехали (без каких-либо приключений в пути) в 4. Здесь снова досматривали багаж, еще более бегло, чем в прошлый раз; мой чемодан даже не открыли. Мы провели около часа в соборе, который я даже не пытаюсь описать – скажу лишь, что ничего подобного по красоте я в жизни своей не видел и не могу вообразить. Если бы можно было представить себе дух молитвы в некой материальной форме, это и оказался бы этот собор.

Вечером мы отправились на прогулку, перейдя на противоположную сторону реки, откуда открывается великолепный вид на город. Предварительно мы прекрасно пообедали (еда здесь вообще отличная), выпив бутылку рудешаймера, который полностью оправдал рекомендацию коротышки-официанта, сказавшего: «На мой взгляд, это хорошее вино!» Остановились мы в гостинице «du Nord».

 

16 июля (вторник)

Мы посетили несколько церквей, в результате чего у меня не осталось определенного представления ни об одной из них. Это церковь Св. Урсулы и 11 000 девственниц, чьи мощи хранятся в ящичках со стеклом, сквозь которое их едва можно разглядеть; церковь Св. Гереона – еще одно хранилище мощей с удивительным десятигранным куполом; храм Двенадцати Апостолов; собор Св. Петра с полотном Рубенса в алтаре, изображающем распятие Св. Петра (неподалеку мы нашли дом с табличкой, где сообщалось, что здесь Рубенс родился); церковь Св. Марии в Капитолии.

Лиддон отправился к табльдоту в гостиницу в 1 1/2, я же вернулся к храму Апостолов, чтобы посмотреть на свадьбу. Народу собралось множество; было много детей, которые бегали по церкви свободно, но тихо, совсем не так, как английские дети. Жених и невеста вошли вместе со всеми родными в алтарь, где встали на колени перед переносными аналоями (в таком положении они оставались в продолжении всей церемонии). Обряд начался, насколько я понимаю, с молитв, за которыми последовали вопросы и ответы, после чего священник, облокотясь с удобством об алтарь, закрыл свою книгу и обратился к жениху и невесте с длинным наставлением, судя по всему, импровизированным; потом помахал над ними каким-то сосудом, по-видимому, со святой водой; потом дьячок принес и положил на алтарь книгу с пером и чернилами, и священник в ней долго писал; тут к нему подошли 2 господина и что-то стали ему шептать, верно, это были свидетели, которые называли свои имена; затем священник слегка поклонился жениху и невесте; и все было кончено. Осматривая церкви, я был поражен, увидев, сколько людей молятся в них сами по себе. В одной из них в 3-х разных исповедальнях исповедывались одновременно 3 женщины: они сидели, закрыв лицо руками, а священник держал перед собой носовой платок, ибо занавесок в исповедальнях не было.  Удивительно, сколько там было детей, пришедших помолиться, – некоторые держали в руках книги, но не все, – многие, как мне кажется, поглядывали на нас, пока мы осматривали церковь; впрочем, они скоро вернулись к своим молитвам, а потом один за другим встали и ушли; очевидно, они приходят и уходят, когда хотят. Среди молящихся я не заметил ни юношей, ни мужчин (хотя на воскресной службе в Брюсселе их было немало)... Днем мы поднялись на вершину собора, откуда открывался великолепный вид на город с его белыми стенами, серыми крышами и уходящим вдаль на многие мили Рейном. Мы решили ехать в Берлин ночью и потому купили билеты на поезд в 7.15; в Берлин мы прибыли в 8 утра. Сиденья в вагоне выдвигались навстречу друг другу, образуя довольно удобное ложе, а если нам хотелось, чтобы было темно, лампу можно было задернуть зеленой шелковой шторкой, так что мы провели ночь вполне удобно, хотя Лиддон, к сожалению, не спал.

 

17 июля (среда)

В Берлине, когда нам понадобился кэб (называемый здесь «дрожками»), который довез бы нас в «Hotel de Russie», нам выдали талон с номером, что вынудило нас взять тот кэб, на котором стоял этот номер, – в Англии такой порядок долго не продержался бы. Днем мы посмотрели превосходную статую Фридриха Великого на коне (Рауха) (2), знаменитую «Амазонку с тигром» (Кисса), бегло взглянули на 2 картинные галереи, которые, если удастся, нужно посмотреть более внимательно. Обедали в 3 за табльдотом (не забыть, что «potage a la Flamande» означает бульон из баранины, что утку едят с вишнями и что не следует просить, чтобы во время обеда тебе поменяли прибор), вечером пошли прогуляться и, обнаружив, что в соборе Св. Петра идет служба (евангелистская), вошли и минут 20 слушали пространную проповедь, произносимую (а не читаемую с листа) на немецком языке; в заключение проповедник прочитал пространную молитву, тоже в свободной форме, и «Отче наш» – затем поднялся (а за ним и все также встали) и благославляя простер руки над паствой – заиграл орган, проповедник удалился, а прихожане снова сели и пропели длинный и очень благозвучный хорал.

 

[Барон Морт]

18 июля (четверг)

Мы вторично посетили огромную картинную галерею (в ней хранятся 1243 картины), устроенную по замыслу великого критика Ваагена, и провели там больше времени, чем накануне. В его каталоге, однако, никакой критики практически нет, он просто перечисляет, что следует видеть в каждой картине. Картины, по большей части, писаны на священные сюжеты, есть множество «Мадонн с Младенцем», исполненных в самых различных стилях; часто встречается св. Себастьян (уже пронзенный стрелами), на некоторых полотнах Мария опустила Младенца на землю и преклоняет перед ним с молитвой колена; на одном из них, превосходном колористически, изображен спящий Иосиф с ангелом, склоненным к его уху. На одной превосходной картине представлена Вавилонская башня с тысячью фигур; на другой – райский сад со множеством разнообразных птиц и зверей; некоторые хорошо известны по гравюрам, как, например, «Искушение св. Антония». Одна из самых удивительных по тщательной отделке работ, какую мне приходилось видеть, это триптих Ван Вейдена (3), где изображены сцены после смерти Господа Нашего – на одной из них Мария плачет, причем каждая ее слеза представляет тщательно выписанную полусферу (или даже более того) с собственным источником света и собственной тенью – на земле лежит книга со слегка приподнятыми ветром страницами, причем тень от одной застежки падает на край страниц, и хоть вся она не более дюйма в длину, там, где между страницами есть хоть малейшее расстояние, художник тщательно прорисовывает ее продолжение на следующей странице. Охватывая картину общим взглядом, не очень чувствуешь ее красоту, но вряд ли найдется другая, представляющая такое чудо мастерства, стоит только приглядеться попристальнее. Для того, чтобы отдать, хоть в какой-то мере, должное собранным здесь работам, потребовалось бы немало дней. После табльдота шел такой сильный дождь, что мы вышли лишь ненадолго посмотреть на старинную церковь Св. Николая.

 

19 июля (пятница)

Мы поднялись (с помощью будильника) в 6 1/2 и по часов в 7 1/2. Утром мы посетили церковь Св. Николая, где я обнаружил нечто совершенно новое для себя – закрытый боковой придел, идущий вкруг восточной апсиды за колоннами, с алтарем внутри и с обычными мраморными украшениями сзади, причем стена за ними увешана старинными картинами (в основном на библейские сюжеты), каждая из которых посвящена чьей-то памяти. Здесь же мы увидели гробницу Пуффендорфа (4). Отсюда мы отправились в Шлосс, или Королевский дворец; гид провел нас вместе с толпой прочих туристов по анфиладе великолепных покоев и показал просторную круглую часовню; куда ни бросишь взгляд, все, что только можно позолотить, позолочено. Великолепная лестница, по которой мы поднялись, не имела ступеней, а полого шла вверх, словно мощеная улица; она напомнила мне некоторые улицы в Уитби. Осмотрев покои и расплатившись с нашим гидом, мы остались одни; никто не обращал на нас никакого внимания, предоставив нам самим выбираться на улицу по задней винтовой лестнице, где рабочие с ведрами занимались ремонтом, из чего проистекает глубокая мораль, которую можно было бы выразить словами: «Такова судьба царей...» Остальное время до обеда мы посвятили осмотру двух картинных галерей.

После обеда мы поехали, взяв места на крыше омнибуса, в Шарлоттенбург, около 4 миль к западу от Берлина; по пути нам открылся великолепный вид на всю Унтер ден Линден. В Шарлоттенбурге есть еще один дворец, окруженный прекрасным парком, но по-настоящему замечательна там только часовня, где похоронена княгиня[4]. Надгробие представляет собой великолепную мраморную фигуру, возлежащую на ложе; дивный эффект создают сиреневые стекла, вставленные кое-где в окна на потолке, что придает всему неописуемую мягкость и таинственность (5).

Позже вечером мы вышли прогуляться и осмотрели, как нам советовали, Еврейскую синагогу – этот совет дал нам господин из Нью-Йорка; мы познакомились с ним и его женой за табльдотом, и они произвели на нас очень приятное впечатление. Они приехали сюда, не зная ни слова по-немецки, так что жизнь здесь представляется им весьма сложной.

 

[Барон Морт]

20 июля (суббота)

Мы начали день с посещения Еврейской синагоги, где шла в это время служба, которую мы прослушали до конца; все было мне внове и очень интересно. Здание великолепное, внутри много позолоты и лепнины; почти все арки имеют полукруглую форму, хотя встречаются и такие, как на рисунке; над восточной частью здания возвышается круглый купол, а внутри – шатер меньшего размера, поддерживаемый колоннами, где (за занавесом) находится ларь, в котором хранится Тора; перед ним кафедра, развернутая на восток, а перед ней еще одна, поменьше, глядящая на запад; последней пользовались всего один раз. Мы последовали примеру молящихся и не снимали шляп. Многие из мужчин, подойдя к своему месту, вынимали из вышитых сумок белые шелковые шали и накидывали их прямоугольником на себя, что создавало совершенно необычайный эффект – по верхнему краю шалей шла, как нам показалось, золотая вышивка, впрочем, возможно, это филактерия. Время от времени кто-нибудь из мужчин выходил вперед и читал отрывок из Талмуда. Читали они по-немецки, но многое пели нараспев по-древнееврейски, под звуки дивной музыки; некоторые из мелодий очень старые, возможно, они сохранились со времен Давида. Главный Рабби читал много нараспев, но без музыки. Молящиеся то вставали, то садились; я не заметил, чтобы кто-то опускался на колени.

День мы провели в Потсдаме, городе замков и парков. Новый Дворец (где живет английская крон-принцесса) еще более великолепен, чем Шлосс в Берлине. Здесь нам показали комнаты Фридриха Великого, его письменный стол, кресло, обивка которого разодрана чуть не в клочья когтями его собаки, и проч. Мы также посетили церковь, где находится его гробница – простая, без надписи, как он завещал. Жемчужина города – его любимый дворец Сан-Суси; мы побродили по парку, разбитому на строгий старинный манер, с прямыми аллеями, расходящимися из центра, дивными парковыми террасами, поднимающимися одна над другой, и множеством апельсиновых деревьев. Художественное великолепие, щедро разбросанное по Потсдаму, поражает; на крышах некоторых дворцов возвышается прямо-таки лес статуй; в парке тоже великое множество статуй, установленных на пьедесталах. Вообще говоря, берлинская архитектура, на мой взгляд, руководствуется двумя основными принципами: если на крыше есть хоть сколько-нибудь подходящее местечко, ставьте туда мужскую статую; лучше, если она будет стоять на одной ноге. Если же местечко найдется на земле, разместите там кружком группу бюстов на постаментах, и пусть они держат совет, повернув головы друг к другу; неплохо и гигантскую статую мужа, убивающего, намеревающегося убить или только что убившего (настоящее время предпочтительнее) какого-нибудь зверя; чем больше у зверя шипов или колючек, тем лучше, еще бы хорошо дракона, но если художник на это не решится, он может вполне удовольствоваться львом или кабаном.

Принцип звероубийства выдержан повсеместно с неуклонной монотонностью, что превращает некоторые кварталы Берлина в подобие окаменевших боен. Поездка в Потсдам заняла 6 часов.

 

21 июля (всокресенье)

Лиддон отправился в собор на немецкие службы. Я же пошел на единственную здесь англиканскую службу (утреннюю), которая проводится в комнате, предоставленной для этой цели во дворце Монбижон. Пока Лиддон был на вечерней службе в соборе, я прогулялся в городском саду, где люди сидели кучками на скамьях и на ступенях музея, а дети играли; любимое их занятие – водить хоровод, взявшись за руки спиной друг к другу, под песенку, слов которой я не смог разобрать. Раз они увидали огромного пса, лежащего на земле, и заплясали, напевая, вокруг него; пес был весьма удивлен этой новой игрой и вскоре решил, что не желает в ней участвовать и должен во что бы то ни стало скрыться. Я встретил также очень приятного немецкого господина, который, как и я, прогуливался в одиночестве, и, как сумел, немного побеседовал с ним: он был настолько добр, что пытался угадать, что я хочу сказать, и приходил мне на помощь в моих потугах говорить на немецком языке, весьма приблизительном, конечно, если он вообще заслуживает такого названия. Впрочем, немецкий, на котором я говорю, не хуже английского, который я слышу, – за завтраком сегодня утром, когда я заказал холодной ветчины, официант, принеся все остальное, наклонился ко мне через стол и, доверительно понизив голос, сообщил: «Через минут я принесет холодный ветчин».

В 10.15 мы отбыли в Данциг, куда приехали в весьма приличном состоянии в 10 утра.

 

22 июля (понедельник)

Остальной день провели, осматривая собор и изучая этот чрезвычайно интересный и фантастический город. Улицы здесь узкие и извилистые, дома очень высокие, и чуть ли не каждый увенчан диковинной островерхой кровлей с причудливыми загогулинами и изгибами. Собор доставил нам огромное удовольствие. 3 часа мы провели в самом храме, а еще час – на колокольне; с высоты 328 футов открывается превосходный вид на Старый город, изгибы Молдена и Вислы и широкую полосу Балтийского моря вдали. В храме мы видели великое творение Мемлинга (6) «Страшный суд», одно из величайших чудес, которые мне довелось видеть; на этом полотне чуть ли не сотни фигур, и почти каждое лицо выписано так тщательно, как если бы это была миниатюра; некоторые из злых духов служат доказательством того, что художник обладал безграничным воображением; впрочем, они слишком причудливы, чтобы устрашать. В церкви множество алтарей и алтарных возвышений (хотя сейчас она лютеранская), которые отличает наличие раздвижных дверей, расписанных с обеих сторон, с горельефом в глубине, обычно представляющий распятье, раскрашенным и раззолоченным донельзя,. На одном из них, где изображен Господь Наш, несущий крест, я заметил нечто новое: на земле закреплен столб с зажимом, проходящим через верхний конец креста, а на зажиме виден выступ – какой-то сорванец пытается его завернуть, чтобы утяжелить бремя. Высоко, чуть ли не в самом покрытии алтаря, укреплено на балке огромное распятие с фигурами плачущих женщин, более чем в человеческий рост.

В двух ризницах мы обнаружили великолепное собрание старинных облачений, реликвий и музыкальных инструментов; одних риз я насчитал 75! Там хранились и две «везики» (большая редкость) – это футляры из гнутых металлических полос, в которых хранятся изображения Девы Марии. Каждая пара полос, расположенных друг против друга изображает по идее рыбу (IXΘYE)[5].Везики подвешены на цепях в алтаре. Храм внутри весь белый с золотом, очень высокий, со множеством великолепных стройных колонн.

Вечером мы отправились погулять; домой возвращались в сумерках узким переулком, миновав по пути солдатика, стоявшего с примкнутым штыком на часах посреди улицы; он устремил на нас яростный взгляд, но позволил пройти, не причинив нам никакого вреда.

В гостинице есть клетка с попугаем; мы ему сказали: «Полли-красотка!», он склонил голову к плечу и задумался над нашими словами, но не пожелал нам ничего ответить. Подошедший официант объяснил нам причину его молчания: «Er spricht nicht English: er spricht nicht Deutsch»[6] Выяснилось, что злосчастная птица говорит только по-мексикански! Так как мы ни слова по-мексикански не знаем, нам осталось лишь ее пожалеть.

 

[Барон Морт]

23 июля (вторник)

Мы вышли погулять и купили несколько фотографий, а в 11.39 отбыли в Кёнигсберг. По пути на станцию мы столкнулись с грандиозным доказательством «Величия Правосудия» – маленького мальчишку вели не то в суд, не то в тюрьму (возможно, он залез кому-то в карман). Осуществление этой операции было поручено двум солдатам в полном обмундировании, которые торжественно шагали впереди и позади несчастного мальчишки, – с примкнутыми штыками, конечно, чтобы кинуться на него в случае, если он попытается бежать...

Природа между Данцигом и Кёнигсбергом очень однообразна. Неподалеку от Данцига мы увидели деревенский дом с гнездом на крыше, в котором стояли большие длинноногие птицы – верно, журавли; в немецких детских книжках говорится, что они строят гнезда на крышах домов и выполняют глубоко назидательные функции, унося непослушных детей.

Мы прибыли в Кёнигсберг около 7 и остановились в «Deutsches Haus».

10 1/2 ночи. Услышав какой-то писк на улице, я выглянул и увидел полицейского (или существо того же типа), совершавшего обход. Он медленно шагал посреди мостовой, то и дело останавливаясь, прикладывая к губам некий музыкальный инструмент и извлекая из него звуки, весьма похожие на звуки детской дудочки. В Данциге я также слышал в полночь эти звуки и приписал их маленьким бродяжкам.

 

24 июля (среда)

Так как Лиддону нездоровится, я вышел и побродил по городу один; в частности поднялся на колокольню церкви Старого города, откуда открылся вид на весь город. Поиски пономаря с ключом и допрос, который я ему учинил, поднявшись на колокольню, относительно различных объектов в поле нашего зрения, подвергли суровому испытанию мой чрезвычайно скромный запас немецких слов. Городские кварталы, в которых я побывал, не представляли особого интереса, однако позже обнаружилось, что в самую старую часть города я не попал.

Вечером мы провели более 2 часов в казенном саду, слушая чудесную музыку и наблюдая, как развлекается местная публика, делавшая это весьма сосредоточенно и серьезно. Те, кто постарше, устроились вокруг столиков (на 4–6-х), причем женщины – с рукоделием в руках, меж тем, как дети, взявшись за руки, бродили по саду группками в 4–5 человек. Официанты прохаживались между столиками в ожидании заказов, но пили там, как мне показалось, немного. Все было тихо и чинно, словно в лондонской гостиной. Казалось, все друг друга знают, и в целом все имело гораздо более семейный вид, чем в Брюсселе.

Поселившись в «Deutsches Haus», мы наслаждаемся одной необычайной привилегией: нам разрешается звонить в колокольчик так часто и так долго, как нам заблагорассудится – никто не принимает никаких мер к тому, чтобы прекратить этот шум. Для того, чтобы на звонок ответили, требуется, в среднем, от 5 до 10 минут, а чтобы получить то, что тебе нужно, – от 1/2 до 3/4 часа.

 

25 июля (четверг)

Весь день мы провели на ногах, осматривая город; записывать особенно нечего, разве, пожалуй, то, что на некоторых лавках вывески писаны по-немецки, а потом повторены древнееврейскими литерами. Вечером я отправился в театр, который здесь, в целом, неплох, а что до пения и некоторых актеров, так и вовсе отменен. Пьеса называлась «Anno 66»[7], о ее содержании я мало что могу сказать, ибо лишь изредка разбирал всего несколько слов. Был там и такой персонаж – «корреспондент английской газеты». Это удивительное существо появлялось (перед Садовой) меж солдат на бивуаке облаченным почти исключительно во все белое – очень длинный сюртук и цилиндр на затылке тоже почти белые. При первом появлении он сказал «morning»[8], а затем изъяснялся, по-видимому, на ломаном немецком. Солдаты, судя по всему, всячески над ним потешались, а под конец он провалился в барабан.

Лучше всего в Кёнигсберге должны продаваться 2 вещи, которые видишь едва ли не во всех лавках: перчатки и шутихи. Тем не менее я видел немало господ, которые шли по улице без перчаток; возможно, они имеют обыкновение надевать их только в тех случаях, когда пускают шутихи.

[Барон Морт]

26 июля (пятница)

Утром мы посетили собор, прекрасное старое здание, и поездом в 12.54 отбыли в Санкт-Петербург (или Петербург, как его обычно называют), куда прибыли на следующий день в 5.30; вся дорога заняла 28 1/2 часов! К сожалению, спальных мест в нашем купе было только четыре, и, так как, кроме меня и Лиддона, с нами ехали 2 дамы и еще один господин, на ночь я устроился на полу, подложив под голову саквояж и пальто, – довольно удобно, хотя и не роскошно, – и крепко проспал всю ночь. Наш попутчик оказался англичанином, который прожил в Петербурге 15 лет, а сейчас возвращался туда после поездки в Париж и Лондон (7). Он чрезвычайно любезно ответил на все наши вопросы и весьма подробно разъяснил нам, чтó следует посмотреть в Петербурге, как произносить русские слова и проч.; впрочем, он нас отнюдь не обнадежил, сказав, что среди местных жителей мало кто говорит на каком-либо языке, кроме русского. В качестве примера необычайно длинных слов, которыми отличается русский язык, он записал мне следующее

:

ЗАЩИЩАЮЩИХСЯ[9] ,

 

которое, если записать его английскими буквами, будет выглядеть так:

 

Zashtsheeshtschayjushtsheekhsya;

 

это устрашающее слово представляет собой родительный падеж множественного числа причастия и означает:

 

«тех, кто себя защищает».

 

Он оказался очень приятным попутчиком; я сыграл с ним 3 партии в шахматы, которые я не записал, что, пожалуй, и к лучшему, ибо все они закончились моим поражением.

Ландшафт от русской границы до Петербурга был совершенно плоским и неинтересным; лишь время от времени мелькал вдруг крестьянин в непременной меховой шапке и подпоясанной рубахе или церковь с большим круглым куполом и четырьмя маленькими вокруг, выкрашенными в зеленый цвет и весьма напоминающими судок для приправ (как заметил наш новый знакомец).

На одной станции, где поезд остановился для обеда, мы увидели мужчину, играющего на гитаре с дудочками, прикрепленными сверху, и колокольчиками еще где-то – он умудрялся играть на всех этих инструментах в тон и в лад; станция запомнилась мне еще и потому, что там мы впервые попробовали местный суп под название ЩI[10] (произносится shtshee), очень недурной, хотя в нем чувствовалась какая-то кислота, возможно, необходимая для русского вкуса...

Перед прибытием мы попросили нашего знакомца научить нас произносить по-русски название нашей гостиницы – gostinnitsa Klee; он полагал, что нам, возможно, придется взять русского извощика; однако, к счастью, нам не пришлось беспокоиться, ибо по прибытии мы обнаружили, что нас встречал посланный из «Нotel de Russie» человек, который обратился к нам по-немецки, посадил в свой омнибус и получил багаж. Времени до обеда едва хватило на небольшую прогулку, но все нас поразило новизной и необычностью. Чрезвычайная ширина улиц (даже второстепенные шире любой в Лондоне), крошечные дрожки, шмыгающие вокруг, явно не заботясь о безопасности прохожих (вскоре мы поняли, что тут надо смотреть в оба, ибо извощики и не думают кричать, как бы близко они ни оказались), огромные пестрые вывески над лавками, гигантские церкви с усыпанными золотыми звездами синими куполами, и диковинный говор местного люда – все приводило нас в изумление во время нашей первой прогулки по Санкт-Петербургу. По дороге мы миновали часовню, красиво украшенную и позолоченную снаружи и внутри, с распятием, иконами и проч. Бедняки, проходящие по улике, почти все снимали шапки, кланялись и часто крестились – непривычное зрелище среди уличной толпы.

 

28 июля (воскресенье)

С утра мы отправились в огромный Исаакиевский собор; но служба, шедшая по-славянски, была выше нашего разумения. Поют здесь без музыкального сопровождения, однако голоса и без всякой помощи производят дивное впечатление. Исаакий – огромное квадратное здание, в котором вычленяются 4 равные части: алтарь, корабль и поперечные нефы; над центральной частью возвышается огромный купол (весь раззолоченный снаружи); окон при этом так мало, что внутри было бы почти темно, если бы не многочисленные иконы, развешанные по стенам, перед которыми горят свечи. Вообще говоря, перед каждой иконой горят только две большие свечи, однако тут же имеется множество подсвечников для тонких свечек, которые ставят те, кто молится перед этой иконой, – каждый приносит с собой свечку, зажигает ее и вставляет в подсвечник. Участие прихожан в богослужении ограничивалось тем, что они кланялись и крестились, а иногда опускались на колени и касались лбом пола. Остается надеяться, что все это сопровождалось молчаливой молитвой; впрочем, вряд ли это возможно во всех случаях: я видел, как маленькие дети проделывали все это без малейшего выражения на лицах, которое указывало бы на то, что они придают этому какой-то смысл; одному маленькому мальчику (я заметил его днем в Казанском соборе), которого мать заставила стать на колени и коснуться пола лбом, было никак не больше 3-х лет. Люди кланялись и крестились перед иконами; поджидая на дворе Лиддона (я вышел, когда началась проповедь), я заметил, что многие делали то же, проходя мимо церковных дверей, даже если они шли по другой стороне невероятно широкой улицы. От входа в церковь на ту сторону улицы идет узкая дорожка, так что все, кто шел или ехал мимо, точно знали, когда они поравняются с церковью.

Кстати, крестятся, если это можно так назвать, здесь следующим образом: указательным пальцем правой руки касаются лба, груди, правого и левого плеча (; обычно это делается трижды, после чего каждый раз кланяются, потом крестятся в четвертый раз, уже без поклона.

Облачения священнослужителей во время литургии совершенно великолепны, а церковные шествия и ладан напомнили мне о католической церкви в Брюсселе; однако чем более видишь эти великолепные службы, столь много говорящие органам чувств, тем более начинаешь, по-моему, ценить простую, строгую (однако, на мой взгляд, гораздо более проникновенную) литургию Англиканской церкви.

Я слишком поздно узнал, что единственная англиканская служба бывает здесь лишь утром; так что день мы посвятили осмотру этого чудесного города. Он настолько не похож на все, что мне доводилось видеть, что, кажется, я мог бы много дней подряд просто бродить по нему; вероятно, так и следовало бы поступить. Невский с многочисленными прекрасными зданиями мы прошли весь, из конца в конец, что составляет около 3 миль; это, верно, одна из самых прекрасных улиц в мире; она оканчивается самой большой (вероятно) площадью в мире, площадью Адмиралтейства[11]; в ней не менее мили длины, причем Адмиралтейство занимает одну из ее сторон почти целиком

Возле Адмиралтейства стоит прекрасная конная статуя Петра Великого. Пьедесталом ей служит необработанная гранитная глыба, подобная настоящей скале. Конь взвился на дыбы, а вокруг его задних ног обвилась змея, которую, насколько я мог рассмотреть, он попирает. Если бы этот памятник стоял в Берлине, Петр, несомненно, был бы занят непосредственным убийством сего монстра, но тут он на него даже не глядит: очевидно, «убийственный» принцип здесь не признается. Мы видели двух колоссальных каменных львов, до того миролюбивых, что оба, словно котята, катят перед собой огромные шары.

Обед за табльдотом был очень хорош; вначале были ЩI[12], при этом я с облегчением обнаружил, что они вовсе не обязательно, как я опасался, должны быть кислыми.