Это у Вас в семье, а мы говорили об общественных тенденциях. В частности о том времени, когда христианство делали официальной государственной религией. Как правило это сопровождалось тем, что все старые верования объявлялись бесовщиной.Кто-то, конечно, сумел сохранить память о старых традициях, но далеко не всегда…
Если бы христианство
«все старые верования объявляло бесовщиной», то вряд ли оно заняло бы ту позицию, которую сейчас занимает, по крайней мере, так происходило в России.
Насколько я успела понять, читая православную литературу ( по большей части всё же художественную) с языческими традициями поступали следующим образом:
1. Что-то действительно запрещали, но у меня, например, мысль о человеческих жертвоприношениях, всегда вызывала внутреннее содрогание.
2. От некоторых событий старалась отвлечь внимание. Так стали отмечать праздник Обрезание Господне, в качестве противодействия январским вакханалиям, поскольку «разнузданность верующих в дни январских празднеств достигала такой крайности, что ставился под вопрос сам смысл веры в Бога» (
источник )
3. Что-то включали, как, к примеру, Масленицу.
4. На какие-то вещи смотрели сквозь пальцы, например, гадание на Святках. Кстати, вот замечательное описание святочного гадания у Ивана Шмелева в «Лете Господнем»:
«– На то и Святки. Вот я вам погадаю. Захватил листочек справедливый. Он уж не обманет, а скажет в самый раз. Сам царь Соломон Премудрый! Со старины так гадают. Нонче не грех гадать. И волхвы-гадатели ко Христу были допущены. Так и установлено, чтобы один раз в году человеку судьба открывалась.
– Уж Михайла Панкратыч по-церковному знает, что можно, – говорит Антипушка.
– Не воспрещается. Царь Саул гадал. А нонче Христос родился, и вся нечистая сила хвост поджала, крутится без толку, повредить не может...
Он разглаживает на столе сероватый лист. Все его разглядывают. На листе, засиженном мухами, нарисован кружок, с лицом, как у месяца, а от кружка белые и серые лучики к краям; в конце каждого лучика стоят цифры. Горкин берет хлебца и скатывает шарик.
– А ну, чего скажет гадателю сам святой царь Соломон… загадывай, кто чего?
– Погоди, Панкратыч, – говорит Антипушка, тыча в царя Соломона пальцем. – Это и будет царь Соломон, чисто месяц?
– Самый он, священный. Мудрец из мудрецов.
– Православный, значит… русский будет?
– А то как же… Самый православный, святой. Называется царь Соломон Премудрый. В церкви читают – Соломоново чте-ние! Вроде как пророк. Ну, на кого швырять? На Матрешу. Боишься? Крестись, – строго говорит Горкин, а сам поталкивает меня. – Ну-ка, чего-то нам про тебя царь Соломон выложит?.. Ну, швыряю…
Катышек прыгает по лицу царя Соломона и скатывается по лучику. Все наваливаются на стол.
– На пятерик упал. Сто-ой… Поглядим на задок, что написано?..
Я вижу, как у глаза Горкина светятся лучики-морщинки. Чувствую, как его рука дергает меня за ногу. Зачем?
– А ну-ка, под пятым числом… ну-ка?.. – водит Горкин пальцем, и я, грамотный, вижу, как он читает… только почему-то не под пятеркой: – «Да не увлекает тебя негодница ресницами своими!» Ага-а… вот чего тебе… про ресницы, негодница! Про тебя сам царь Соломон выложил. Не-хо-ро-шо-о…
– Известное дело, девка вострая! – говорит Гришка.
Матреша недовольна, отмахивается, чуть не плачет. А все говорят: правда, сам царь Соломон, уж без ошибки.
– А ты исправься, вот тебе и будет настоящая судьба! – говорит Горкин ласково. – Дай зарок. Вот я тебе заново швырну… ну-ка? – И читает: – «Благонравная жена приобретает славу!» Видишь? Замуж выйдешь, и будет тебе слава. Ну, кому еще? Гриша желает…
Матреша крестится и вся сияет. Должно быть, она счастлива, так и горят розы на щеках.
– А ну, Григорию скажи, царь Соломон Премудрый…
Все взвизгивают даже, от нетерпения. Гришка посмеивается, и кажется мне, что он боится.
– Семерка показана, сто-ой… – говорит Горкин и водит по строчкам пальцем. Только я вижу, что не под семеркой напечатано. – «Береги себя от жены другого, ибо стези ея… к мертвецам!» Понял премудрость Соломонову? К мертвецам!
– В самую точку выкаталось, – говорит Гаврила. – Значит, смерть тебе скоро будет, за чужую жену!
Все смотрят на Гришку задумчиво: сам царь Соломон выкатал судьбу. Гришка притих и уже не гогочет. Просит тихо:
– Прокинь еще, Михал Панкратыч… может, еще чего будет, повеселей.
– Шутки с тобой царь Соломон шутит? Ну, прокину еще… Думаешь царя Соломона обмануть? Это тебе не квартальный либо там хозяин. Ну, возьми, на… двадцать три! Вот: «Язык глупого – гибель для него!» Что я тебе говорил? Опять тебе все погибель.
– На смех ты мне это… За что ж мне опять погибель? – уже не своим голосом просит Гришка. – Дай-ка, я сам швырну?..
– Царю Соломону не веришь? – смеется Горкин. – Швырни, швырни. Сколько выкаталось… тринадцать? Читать-то не умеешь… про-читаем: «Не забывай етого!» Что?! Думал, перехитришь? А он тебе – «не забывай етого!».
Гришка плюет на пол, а Горкин говорит строго:
– На святое слово плюешь?! Смотри, брат… Ага, с горя! Ну, Бог с тобой, последний разок прокину, чего тебе выйдет, ежели исправишься. Ну, десятка выкаталась: «Не уклоняйся ни направо, ни налево!» Вот дак… царь Соломон Премудрый!..
Все так и катаются со смеху, даже Гришка. И я начинаю понимать: про Гришкино пьянство это.
– Вот и поучайся мудрости, и будет хорошо! – наставляет Горкин и все смеется.
Все довольны. Потом он выкатывает Гавриле, что «кнут на коня, а палка на глупца». Потом няне. Она сердится и уходит наверх, а Горкин кричит вдогонку: «Сварливая жена, как сточная труба!»
Царя Соломона не обманешь. И мне выкинул Горкин шарик, целуя в маковку: «Не давай дремать глазам твоим».
Все смеются и тычут в слипающиеся мои глаза: вот так царь Соломон Премудрый! Гаврила схватывается: десять било! Меня снимают с хлебного ящика и сам Горкин несет наверх.
Милые Святки…»