Нашла пару божественных глав о сидах, которые подчеркивают что общественный троллинг у эльфов, таки в крови.
Разделю их на несколько сообщений, а то объемно получается.
роснувшись на другой день, Нэнквисс нарисовал на своей левой щеке знак луны, на своей правой пятке — знак молнии, пересчитал стрелы в колчане и приветливо улыбнулся Рори, который сворачивал их стоянку.
Где же был ты ночью, Файтви,
Где же ты был ночью? —
слышалось с ручья вперемежку с плеском воды.
Я был на рыбалке, Гвен,
Я был на рыбалке,
Фидл-адди-атти-о, я был на рыбалке.
Там умывался Файтви, скрашивая себе это занятие какими-то валлийскими куплетами.
Что же ты поймал там, Файтви,
Что же ты поймал там? —
Дохлого лосося, Гвен,
Дохлого лосося,
Фидл-адди-атти-о, дохлого лосося.
— Я не я буду, если эта песенка поётся так, как он её поёт, — мрачно сказал Рори Нэнквиссу. — Я слышал её по меньшей мере сто раз.
Где же ты промок так, Файтви,
Где же ты промок так? —
долетало с ручья.
В мельничной запруде, Гвен,
В мельничной запруде,
Фидл-адди-атти-о, в мельничной запруде.
Ой, а вдруг умрёшь ты, Файтви,
Вдруг теперь умрёшь ты? —
Закопаешь меня, Гвен,
Просто закопаешь,
Фидл-адди-атти-о, просто закопаешь.
— В этой песне, — сказал Рори, ковыряя в зубах, — и в помине нет никакой Гвен. Это уж Файтви приплёл туда какую-то Гвен и ещё себя самого впридачу.
— Ну и что? — сказал Нэнквисс.
— Да ничего. Я просто говорю, — сказал ирландец с неопределённым жестом, — что мы ещё услышим об этой Гвен.
Но никто ничего особенного и не услышал.
Только поздно вечером, устроившись под деревом и накрывшись с головой, валлиец спросил у Нэнквисса из-под пледа:
— Послушай, что бы ты сделал, если бы тебе отказала женщина?
— Нетрудно сказать. Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и спел бы песнь Южного Ветра, вождя Народа Лососей, — не задумываясь отвечал Нэнквисс. — А что?
— Нетрудно это тебе, — поморщившись, сказал Файтви, и больше не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.
— Я имею в виду, — если бы она ушла с другим? — спросил он тогда.
— Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и воззвал бы к Духу Чёрного Бизона, поднявшись на высокую скалу в ожерелье из раковин макомы, — отвечал Нэнквисс. — И когда я уже спел бы Песнь Двух Лун, и Песнь Охотника, Вышедшего на Тропу, и Песнь Возвращения Белой Черепахи, и Песнь Тростника под Сильным Ветром, и Песнь Сильного Ветра над Тростником, я пошёл бы в свой вигвам. И я думаю, что к этому времени я бы уже чувствовал сильный голод.
Больше из-под пледа не раздавалось никаких звуков.
Тогда Нэнквисс подумал и решил развеселить Файтви.
— Послушай, — начал он, улыбаясь, — я кое-что тебе расскажу. Как-то раз Скунс поспорил с Койотом…
— Оставьте меня с вашими непристойностями! — сказал Файтви таким голосом, что Нэнквисс прикусил язык.
— Во как прихватило! — сказал Рори. — А что, не говорил я?
— Послушайте, вы, Скунс с Койотом, — застонал Файтви. — Поймите вы, я люблю Гвен больше жизни…
— Совсем плох, — сказал Рори.
— Послушай, Файтви, — поддержал его Нэнквисс, — если ты хочешь найти её, ну и вообще чего-нибудь добиться, любовь пока что можешь засунуть в свой левый мокасин, — эти дела лучше делаются на трезвую голову.
И в эту самую минуту все они услышали отдалённый стук копыт. Это было бы ещё ничего, если бы поблизости была хоть какая-нибудь дорога, по которой могли бы ехать всадники, но такой дороги не было. А тут ещё такой холод пробрал до костей, что все они не сговариваясь вскочили, предчувствуя что-то недоброе.
И тогда перед ними появилось воинство сидов.
Файтви одной рукой поспешно подобрал волочившийся по земле плед, а другой, щурясь, заслонил глаза от страшного зрелища. Кони сидов то вырастали до неба, то снова уменьшались, меняясь, как туман на болотах. Сами сиды были пронзительно красивы, и трудно было бы ожидать от них другого, но было, было что-то ужасное в их лицах. В этот миг поднялся страшный ветер, налетели клочья тумана, и Рори уже шагнул вперёд, чтобы уйти вместе с воинством сидов туда, куда зовёт их охотничий рог. Конечно, человека, ушедшего с воинством сидов, вряд ли кто после увидит в живых. Однако Рори был ирландцем, так что сиды были его родным потусторонним миром, и почему бы ему и не уйти туда, коли уж на то пошло? Но уйти оказалось непросто хотя бы потому, что на локте у него тут же повис сумасшедший валлиец, который совершенно не понимал ирландской души, ни в зуб ни в чём не смыслил, но, с усилием пройдя три шага против ветра, вцепился в локоть Рори мёртвой хваткой. Мало того: представитель племени Выдры, зайдя с другой стороны, снял со своей собственной шеи какой-то амулет, а попросту говоря — связку чьих-то зубов, втиснул его Рори в руку и сказал:
— Держи. Это здорово помогает против злых духов.
Попробуйте как-нибудь в таком сопровождении покинуть мир живых, и я не я буду, если минуты через две вы не плюнете на эту затею.
Но сиды тоже не молчали.
— Привет тебе, Рори О'Хара! — сказали сиды. — Мы отлично знаем тебя и всех твоих родных!
— Замуж возьмёшь меня? — издевалась Ниав Кинн Орь, задевая Рори по лицу полой своего ярко-красного плаща.
— А может, меня? — перегибалась с седла Айне Руа. — Вот было бы счастье!
И она потрепала Рори по волосам.
— Мы не доиграли с тобой в фидхелл, Рори О'Хара, — подхватил Донн, сын Мидира. — Твой ход за тобой!
— Почему бы тебе не пойти с нами, Рори, сын Финтана? — неслось со всех сторон. — Ну почему?
Рори хотел уже что-то сказать и даже раскрыл рот, но вместо этого раздался другой голос:
— Эй, рыжая, уж не ты ли по ошибке выплеснула помои в лицо доблестному Финну, когда он заглянул к вам в гости?
Сиды уставились на говорившего.
— Кто это? — спросили все они друг у друга, — и почему мы не знаем его?
— Поистине, было бы странно, если бы вы меня знали, — отвечал Файтви. — Я родом не из Ирландии, и когда придёт моё время, отправлюсь в Аннуин,[6] но вас-то уж я не встречу ни там, ни по дороге, и это радует моё сердце.
— Ты уже встретил нас. Здесь и сейчас, — сказали сиды. — И это радует наше сердце.
— Я слышал, вы почему-то боитесь рябины? — сказал Файтви, делая шаг в сторону и хватаясь за рябиновую ветку.
— Не так сильно, как ты думаешь, — засмеялись сиды.
— Что же проку вам в смерти Рори? — спросил Файтви, не выпуская, однако, ветки и вдобавок обводя ею в воздухе восьмёрку.
— А мы так забавляемся, — засмеялись сиды, и холодом с их стороны потянуло совсем уж каким-то нехорошим.
— Да, чувствуется, что ты слыхал краем уха о какой-то магии, но, видно, очень давно, — хохотали сиды, и от их хохота у Файтви стыли руки и дрожали коленки. — Присмотрись хорошенько: разве мы не нравимся тебе? Неужто мы не прекраснее всего, что ты видел в своей убогой жизни?
— Отнюдь, — сказал Файтви и до крови прикусил нижнюю губу.
— Может, и я тебе нехороша? — наклонилась к нему с седла сида с волосами до пят и глазами как лесные озёра.
Файтви умел быть вежливым при любых обстоятельствах.
— Ничего особенного я в тебе не вижу, — отвечал он, крепко зажмурив глаза. — Словом, вы не нравитесь мне ни вместе, ни по отдельности, ни внешне, ни по сути, ни на земле, ни под землёй, ни сейчас и никогда потом.
«Что бы с ними такого сделать? — думал он тем временем. — Их же ничто не берёт! Попробовать, что ли, загадки О'Кэролана? Не зря же он так настырно про них бубнил. Может, сиды испарятся, если задать им эти три вопроса?»
— В общем, так, — сказал он вслух, делая весёлый вид. — Рори вы утащите в свои холмы не раньше, чем отгадаете три моих загадки.
— Ух ты, загадки! — оживились сиды. — Вы слышите? Нам будут загадывать загадки!.. Мы очень это любим.
Тут сиды столпились вокруг Файтви, толкаясь и шикая друг на друга, а иные даже спешились, чтобы лучше слышать.
— Отчего люди говорят на разных языках? — спросил Файтви, на всякий случай задвигая Рори себе за спину.
— От сотворения мира, — сказали сиды, подмигивая друг другу. — Это очень лёгкая загадка.
И они придвинулись поближе.
— Какая дорога длиннее — туда или обратно? — с опаской спросил Файтви, и вот тут его тихо прошиб холодный пот: он понял, что напрочь забыл третью загадку. А третья загадка в таком деле — всё: только она одна не имеет ответа.
— Дорога туда всегда короче: забредёшь, бывало, в какие-нибудь дебри, а выбраться-то оттуда и не можешь, — и от хохота сидов у Файтви потемнело в глазах и зазвенело в ушах. В голову ничего не лезло, но и молчать было нельзя. Сиды мигом заметили бы накладку. И, махнув на всё рукой, Файтви в досаде спросил первое, что подвернулось ему на язык:
— Кем приходится Фланну Мак Фиаху Мескви из Кагакешши?
Сидов перекосило, они раздражённо пошептались между собой, хлестнули коней и растаяли в воздухе. Правда, людям долго ещё задувало ветром в уши крики и стук копыт, но, как бы там ни было, воинство сидов исчезло.
— Представляю себе, как бы мой учитель Мерлин пропесочил меня сейчас за такую работу, — сказал Файтви и потерял сознание.
Рори с ошеломлённым видом сидел на земле, прижав руки к вискам. Нэнквисс со вздохом отобрал у него свой амулет, надел его себе на шею и пошёл к озеру за водой, чтобы вылить её на Файтви.