Печать

[Vala]

Наши боги

В предрассветных сумерках, свет, излучаемый Древом Познания Добра и Зла, что венчало самую вершину Олимпа, стал разгораться всё ярче и ярче. И вскоре серебряные ветви уже пылали нестерпимо ярким голубым сиянием, озарившим весь Рай и возвестившим его жителям, что нынче все храмы закрыты для простых смертных и лишь избранникам всесильных богов дозволяется войти под священную сень!

− Сегодня последний день, когда ваши жизни принадлежат вам! − вдохновенно произнес верховный жрец, как только четверо молодых мужчин и одна женщина вошли в главный зал святилища и расположились перед алтарем, испускающем мягкое сияние. − Завтра одному из вас... возможно... будет дозволено подняться на Олимп и войти в облачные чертоги богов, дабы обрести там жизнь вечную в лоне Господа нашего!.. Прочие же сойдут в Аид... Вы готовы?

− Готовы! − в унисон ответили голоса тех, кто уже давно отринул всякие сомнения.

− О, мудрейшая Афина[1] Паллада[2], взгляни же на своих избранников! − призывно воскликнул понтифекс[3], обернувшись к сияющему окну в царство божие.

На его призыв тот час же откликнулись херувимы[4], что стражами стояли по бокам от внезапно потемневшего прямоугольника. Вначале, на краткий миг, их серебристые тела, отполированные до зеркального блеска, словно бы подёрнулись едва заметной дрожью, но тут же замерли, а помещение наполнилось божественно прекрасными звуками гимна, славящего богиню и возвещающего её приход. И Справедливейшая, явила смертным свой пресветлый образ, лишь только глаза истуканов[5] вспыхнули нездешним огнем.

Раскинув руки, запрокинув голову и закатив глаза, жрец замер в ступоре снизошедшего на него транса, а посвященные пали ниц пред столь неумолимым величием.

− Поднимитесь и возденьте на меня очи свои, − ласково произнесла богиня, в голосе которой звучала и музыка небесных сфер, и глас изначального хаоса.

Исполнили люди повеление. И каждому Афина заглянула в глаза и в самую глубину души. К лицу каждого простерла длань свою, так что свет, исходящий из руки её, дрожащим мерцанием озарил небольшой кристалл, расположенный между бровями над самой переносицей, а корнями своими уходящий прямо в мозг. То был отличительным признаком всякого посвященного, ну а свет, по желанию божества, мог одарить смертного бесконечной радостью и сладкой истомой или столь же бесконечной болью и жесточайшей мукой.

Лучезарный образ начал понемногу меркнуть, рассеиваясь в воздухе. И также таяли слова божественной девы-воительница, сказанные ею на последок:

− Идите, возлюбленные чада мои. Уладьте незавершенные дела, проститесь с родными и любимыми, и возвращайтесь к закату, дабы здесь провести последнюю ночь вашей земной жизни!

[Vala]

* * *

Гор уже давненько не бывал здесь, однако ноги несли его верной дорогой мимо буйно цветущих клумб и лужаек, заросших разнотравьем, по аллеям фруктовых деревьев, на ветвях которых где-то благоухали цветы, а где-то красовались плоды. Ведь в Раю царствует вечное лето.

Но вот меж буйной листвы, не знавшей иного цвета кроме зеленого, показались беломраморные строения схолы[6]. Отбросив самонадеянность, путник, коснулся кадуцея приколотого на груди и вознес молитву Гермесу. Получив ответ от бога дорог, он свернул налево и углубился в оливковую рощу, в центре которой стояла изящная ротонда под лазоревым куполом, опиравшемся на витые колонны, под сенью которого (по божьему откровению) и находился тот, кто был целью его визита в места ученичества.

Молодой человек приблизился и остановился, не решаясь прервать занятия, что проходили сейчас внутри помещения. Опершись могучим плечом о резной камень колоны, он слушал, как из открытых окон льётся знакомая речь учителя:

− ...И сбылось пророчество, и наступил Апокалипсис, и огонь пал с неба, и мертвые стали возвращаться к жизни, и ангелы являть людям лики свои, возвещая тем, что свершилось предначертанное и Бог вновь пришел на Землю. Но грешны были без меры люди живущие, а по сему лишь малое стадо достойных милости своей смог взять Господь средь паршивых овец, заполонивших все пределы земные. Зато для верной паствы своей устроил Рай Земной, где от каждого берет по способностям, а даёт по потребностям. Всех же прочих истребил без сожаления, дабы не распространяли они более скверну.

Гор отчетливо вспомнил, как и сам он слышал это же и из этих же уст. Но тут, как некое дежавю, его слух уловил слова, произнесенные пусть и очень юным, но уже достаточно волевым голосом:

– А какой именно бог пришел на землю? Ведь их же много?!

Мужчина невольно усмехнулся – двадцать лет назад он и сам задал такой же вопрос.

– Да, вот у нас дома целых пять алтарей – очень музыкально, маленьким хрустальным колокольчиком, подтвердил другой голосок. – И там мы славим и молимся разным богам.

– И у нас тоже не один алтарь, – чуть шепеляво прибавил третий.

– А на Акрополе храмов и того больше, – перекрывая нарастающий галдеж, снова вмешался первый малыш.

– Тихо, дети, тихо. Сейчас я вам всё объясню, – так же как и давным-давно, ласково, но твёрдо проговорил Херон[7]. – Хоть Бог Вседержитель и един, но ограниченный человеческий разум бессилен понять и вместить бесконечное и всеобъемлющее бытие Его. И потому Господь наш, сжалившись над нашей слабостью, воплотил различные аспекты свои в разных богов, дав им разные имена. Чтоб всякий молящийся в нужде своей, обращал свою просьбу по нужному адресу и не плодил пустых запросов. И потому, дети мои, если нет у вас реальной надобности не гневите Господа нашего и не поминайте всуе ни одно из многих Его имен.

Назидательные речи стихли и на несколько минут воцарилась звенящая тишина, оттеняемая лишь щебетом птиц в кронах деревьев да стрёкотом кузнечиков в высокой траве. Но дети на то и дети, что для них совершенно противоестественно безмолвное благоговение даже пред величьем богов и едва лишь учитель промолвил: "На сегодня урок закончен!" шустрая ватага мальчиков и девочек, задорно галдя, высыпала на улицу через энергично распахнувшиеся двери. Пробегая мимо, они с интересом рассматривали визитера, по ходу о чем-то шушукаясь между собой.

Гор проводил взглядом стайку ребятишек, пока изгиб дорожки не срыл тех между деревьями, и целеустремлено направился к распахнутым дверям, отбросив щемящие воспоминания, что непрошенными поднялись из глубины души.

– Здравствуйте, учитель, – едва миновав проем, сказал он по привычке, хотя имел полное право называть того по имени: теперь их разделяла всего лишь одна ступенька на иерархической лестнице.

Херон, с каменным лицом, сидел недвижим словно статуя и будто бы даже не дышал, а глаза, направленные в пространство перед собой, были совершенно пустыми. Но вот по его телу пробежала едва заметная волна, взгляд сфокусировался на вошедшем, а на губах расцвела улыбка.

– И тебе я желаю здравствовать! – ответил тот, поднимаясь навстречу гостю. – Гор, мальчик мой, очень рад тебя видеть!

– И я рад безмерно, что боги не оставили вас своей милостью.

– Да, Вседержитель милостив к своим верным слугам... Но что же привело тебя, первого среди избранников Афины, вновь к старому учителю?

Вот только "старый" учитель лукавил, в действительно он вовсе не был стар, и сейчас, спустя два десятилетия, они выглядели почти ровесниками.

Над теми кто смог заслужить честь войти в божественные чертоги время не властно...

– Прилежному ученику всегда найдется чему поучится у мудрого учителя, – льстиво сказал молодой человек. – Ведь мало кто знает о всесильных богах больше чем вы!

– Да, Гор, мне открыты эти тайны, но всё же нет... Мне больше нечему тебя научить и нечего более рассказать о наших богах, – отрезал богоприближенный мудрец, нахмурившись. – Смертный познает тайную суть, лишь только если на то будет воля Вседержителя, – строго ответил Херон, на незаданный вопрос, ради которого юноша и пришел сюда.

– Ну тогда хотя бы благословите меня и завтра я выйду на Олимпийскую арену, уверенный, что достоин биться во славу и на глазах у богов! – воскликнул богатырь, ударив кулаком по своей мозолистой ладони, отчего мускулы на его плечах рельефно перекатились под бронзовой кожей.

– Я знаю, мальчик мой, что ты готовился к этому всю жизнь... И верным было решение мудрейшей из божественных воителей, избравшей тебя для участия в Больших Играх! – произнес учитель, поднимая руки и возлагая их на голову коленопреклоненного ученика. – Так пусть же Тюхе[8] будет милостива и дарует тебе лавровый венок победителя!

Они тепло попрощались и гладиатор, пружинистой походкой направился к одному из многочисленных святилищ, где располагались чудесные повозки, что добрый Гефест даровал смертным дабы те излишне не трудили ноги свои – ведь Рай так велик!

Гор, забравшись внутрь, произнес короткую молитву с указанием места назначения и божье творение, движимое милостью всевышних, бесшумно покатилась в сторону Парнаса[9]

[Vala]

* * *

Холм, испещренный выходами скальной породы, словно кот выгнувший свою "спину" и ощеривший вершину и склоны кипарисовыми рощами, показался издалека. И хотя для хрустального поднебесья Рая эта возвышенность была значительна, но она, как и положено, почтительно уступала величию обиталища богов – блистающая громада Олимпа, взметнувшаяся к куполу Небес в самом центре Рая, была видна всем его обитателям из любого его уголка. Однако Гор старательно отводил глаза от дома Господа своего, не желая чтобы мысли, хаотически роящееся в его голове, свернули таки на эту дорожку... что с равным успехом могла привести как к вечности и бессмертию, так и низвести в небытие Тартара.

Но вот самоходная колесница, вильнув на повороте, проворно побежала к сердцу каменоломен, по ходу почти прижавшись к обнажившемуся скелету матери Геи... что милостиво позволяла людям, отсекать от своих "костей" всё лишнее, ваяя лики богов, мудрецов и героев!

А вот и показалась мастерская где трудился его старый друг Фидий. Кадуцей же как всегда подсказал куда идти, чтоб безошибочно найти нужного человека – крытый дворик позади основного строения.

Сколько Гор помнил, со времён их совместного ученичества в схоле, пальцы товарища никогда не знали покоя. Если под рукой не оказывалось чего-нибудь – ну да хоть хлебного мякиша – из которого можно было вылепить/выстругать или ещё как-нибудь сваять фигурки, поражающие воображение окружающих, Фид нещадно изводил тетради для конспектов или же вообще размалевывал стены, оказавшиеся на пути его креативной натуры. И за что, конечно, бывал неоднократно и жестоко наказан. Но такая мелочь как розги не смогли выбить желание творить из этого юного дарования.

Приблизившись, гость вначале услышал звонкое размеренное постукивание, а вскоре и увидел источник, производящий сей звук – грузную фигуру Фидия за работой – долото, направляемое талантливой рукой и погоняемое киянкой, двигалось по поверхности мраморной глыбы, обтёсывая ненужное, дабы извлечь на свет божий сокрытое в камне совершенство.

Лицо скульптора, пусть и "украшенное" не в меру пухлыми щеками, а так же двойным подбородком, светилось вдохновением и оттого было поистине прекрасно. Он изредка бросал взгляд, на маленькую фигурку, стоящую подле на вращающейся поставке, чтобы с эскизом сверится куда должна пойти та или иная линия тела божественно прекрасной, божественно желанной, но и божественно недоступной Артемиды.

Но вдруг руки художника замерли, он отступил на пару шагов, придирчиво оглядел проделанную работу и отложил инструмент. Умывшись и ополоснув пыль с ладоней в питьевом фонтанчике, завзятый чревоугодник Фидий откинул крышку маленького дорожного холодильника, извлек оттуда бутылку вина и тарелку, увенчанную весьма выдающимся холмиком из мясной нарезки. В предвкушении обладания этими "сокровищами", избранник муз направился было к тенистой скамейке, но тут заметил неожиданного гостя.

– Гор! Какой приятный сюрприз?! – мастер снова нырнул в холодильник, добыв там ещё одну бутылку. – Ты как нельзя вовремя! Ведь прославленный герой не откажется разделить со старым другом второй... эм... третий завтрак?

– Нет, не откажусь, – радушно ухмыльнулся Гор, перехватывая протянутый сосуд и присаживаясь. Гладиатор в очередной раз констатировал для себя, что даже тяжелый труд каменотеса был неспособен компенсировать все те калории, что друг регулярно и самозабвенно в себя запихивал.

– За тебя! – Фидий подмигнул и звякнул горлышком своей бутылки по изгибу стекла, зажатого в руке товарища.

– За тебя, – парировал гость, слегка поёжившись, под через чур уж цепким и пристальным взглядом хозяина: скульптор буквально сканировал каждую черточку его лица и фигуры. – Кончай пялится. Я же не на смотрины пришел, а с другом... эммм... поболтать! – огрызнулся наконец Гор.

– Ну так говори: ты известный оратор, а мы, художники народ немногословный... – ушел от темы Фид, и в подтверждении своих слов надолго присосался к сосуду, но пытливо рассматривать визитера не престал.

Вот только Гор совсем не горел желанием воспользоваться предоставленной "трибуной". А уместные случаю слова: "Мне завтра предстоит испытание не на жизнь, а насмерть! А стало быть прости, если что... Прощай... Ну и не поминай лихом!" просто таки намертво застряли в горле, так что товарищи просто сидели и пили в молчании.

– Что сейчас ваяешь? – гость нарушил наконец тягостную тишину.

– Артемиду, – мечтательно проговорил Фидий с придыханием. – Она такая возвышенная, такая недоступная... Именно такой должна быть богиня!

– Мммм... Снова Артемиду, – коротко резюмировал Гор, отчего друг его, кивнув головой смущенно потупился, – А это... вроде Пантопулус? – продолжил гладиатор указывая на помпезный мраморный бюст: очевидно незаконченный, но уже вполне узнаваемый.

– Да, он... распорядитель полей и амбаров... Тьфу, забери его Гадес! Пообещал мне втрое урезать рацион, а вина вообще не давать! Если через месяц не закончу... – Фидий с силой принялся тереть лицо руками. – У! Видеть его не могу! Гор, а? По старой дружбе, разбей ты эту халтуру – постыдное напоминание о моей слабости! Этот земляной червяк посулил, что я смогу получать любые деликатесы по первому желанию... И теперь эта трижды проклятая каменюка весит у меня на шее, мешая наконец всецело отдаться моей Артемиде. Ну не лежит у меня душа творить для людей – это так мелко! Ну почти пошло... А для богов... ох... ну это же совсем другое дело! – заныл скульптор, заискивающе заглядывая гостю в глаза.

– Фидий, Фидий! Твой живот не доведет тебя до добра! – назидательно посетовал богатырь поднимаясь на ноги. Подхватив на ходу из ящика с инструментами небольшую кувалду, он наотмашь ударил ею по мраморному лицу, отчего во все стороны брызнула каменная крошка, а сам бюст раскололся на части.

– Гор, ты мой герой! Клянусь, в моем доме будет алтарь посвященный тебе, где я без устали стану возносить молитвы! Вот, встань здесь я сделаю несколько набросков. Хочу запечатлеть тебя на пике формы... Ну и накануне такого момента! – мастер принялся тормошить гладиатора за руки и ноги, понуждая "модель" принять наиболее выразительную позу. – Ну чего ты такой кислый? Напряги мышцы. Дай мне подобающее такому герою выражение лица! Ой, да не кривись ты! Гор, давай признаем, что среди ныне живущих не найдется героя равного тебе. Ты уже почти равен богам, а завтра, когда взойдёшь на Олимп...

– Фид, ну что ты мелешь?! Загадывать плохая примета...

– Я художник и мне виднее! Тебя с рождения... ну с того момента как я тебя знаю уж точно, окружал ореол победителя. Ты всегда знал чего хочешь и всегда добивался всего чего хотел! Это главные качества богоизбранного героя. А сейчас всего лишь настал момент присоединится к божественному сомну – ты этого достоин и ты к этому готов – я вижу!

[Vala]

* * *

Оставив друга наедине с нахлынувшим на того вдохновением, Гор забрался обратно в повозку и вежливо (как заповедано богами) попросил двигаться к концинерию[10].

Ехать недалеко – прибежище сладкоголосых располагалось тут же на холме – и вскоре взгляду юноши открылось прекрасное трехэтажное здание в стиле барокко. Фасад, отделанный красным гранитом и белым мрамором, был щедро украшенное арками и эркерами, резной колоннадой и барельефами. Балконы второго этажа поддерживали атланты, а крышу – кариатиды.

Гор даже немного пожалел о том, что сейчас смог припомнить только имя архитектора – Гипподам – а вот имена скульпторов (к величайшему позору) как-то повылетели из головы, хотя молодой человек, как и положено адепту богини мудрости, в свое время, читал о них о всех.

Строение стояло на южном склоне Парнаса и со всех сторон его окружали великолепные сады, поражающие своей упорядоченностью, симметрией и точностью линий. Всё это рукотворное совершенство создали служители богини плодородия – Деметры.

Милосерднейшая из всемогущих, не заставляла она смертных тяжело трудится, возделывая землю, ради пропитания своего, но лишь хотела, чтобы люди украшали и облагораживали дарованный им Рай – во славу и на радость ей!

Но ни здание и не сад привели сюда юношу. На холме муз Гор искал встречи с той, что посвятила жизнь свою беззаветному служению Аполлону[11] и Эвтерпе[12].

Величественная лестница и не менее величественный коридор привели мужчину к дверям большого репетиционного зала. Резной массив дубовых створок со своей задачей справлялся хорошо, но если прислушаться всё же можно было различить, как по ту сторону сливаются и переплетаются в гармонии прекрасные звуки, достойные услаждать слух великих богов на предстоящих Олимпийских играх.

Дождавшись наступления тишины, Гор потянул на себя отполированную до блеска бронзовую ручку и проскользнул внутрь, сразу же нырнув за тяжёлую портьеру, что отделяла вход от остального помещения.

Монументальный, роскошно отделанный и изящно расписанный зал со сводчатыми потолками был до отказа заполнен людьми. Часть сидела, сжимая в руках музыкальные инструменты, другие стояли позади них, на скамьях образующих амфитеатр. Некоторые сидели на диванах, расставленных вдоль стен по бокам от двери. Двое стояли в центре – миниатюрная молодая женщина в свободных белых одеждах, и строго одетый мужчина средних лет за дирижёрским пультом. Он опустил палочку на пюпитр и удовлетворенно произнес:

– Прекрасное исполнение, Фелксиноя[13]. Великолепное! Само совершенство!!! Неправда ли?.. – последняя фраза была обращена уже не к той, которая только что пела, а к вечно юному Орфею[14] – любимцу богов – что несколько отрешенно рассматривал через окно склон Олимпа, пристроившись на широком подоконнике.

– Да, исполнение чудесное. Твой выбор, как всегда, удачен. Такой талант безусловно порадует богов, – повернувшись, ответил со снисходительной улыбкой постоянный распорядитель Большого празднества, переводя взгляд с одного на другую, но тут же теряя интерес к обоим.

– Продолжим?.. – скорее спросил, чем сказал утвердительно дирижёр, снова хватая палочку, кончик которой тут же описал в воздухе энергичную спираль. – Живее! У нас всё же генеральный прогон!!!

Счастливая улыбка померкла на лице у солистки и она поспешила уступить место трем утончённого вида юношам, проворно вспорхнувшим с дивна. Заметив, наконец, незваного посетителя, женщина торопливо направилась к двери и, молча перехватив мускулистую руку, вытащила того в коридор, где можно было спокойно поговорить в относительной тишине.

– Пиф! Ты ли это? Не ожидала... – с ироничной весёлостью, соловьем прощебетала она, поддразнивая его как обычно. – Ладно-ладно, не кривись – могучий Гор!

– Надеюсь не помешал? – спросил мужчина, неожиданно стушевавшись. – Вот решил зайти и послушать по старой памяти, как поет сладкоголосая Фелксиноя.

Мысли, как табун взбесившихся лошадей, пустились вскачь в его голове, разметав, тщательно продуманный монолог на бессвязные обрывки. Но молчание тяготило хуже камня, привязанного к ногам и Гор лихорадочно выпалил:

– Фелли, ведь нам же есть что вспомнить?!

Девушка отшатнулась словно от удара, мгновение спустя подняв на мужчину затравленный взгляд.

– Не нужно! Ты же знаешь...

– Знаю, – произнес Гор и давно забытая горечь, вновь всколыхнула темные воды памяти.

Да, он давно знал, что всесильный Рок, которому подвластны даже боги, проклял утробу её матери и девочка родилась по сути своей ущербной. И только лишь дар Аполлона, избавил маленькую Фелксиною от участи отправится к Аиду[15] после первого же причастия. И оттого же, по воле Афродиты[16], повитухи в храме наложили печать бесплодия на её лоно – совсем не больно, осталась лишь пара крохотных шрамиков внизу живота.

Фелли нехотя сама поведала ему об этом, когда Гор заговорил о детях – он так любил её и был готов молить богов, чтобы они дозволили завести им ребенка. Ведь дети в Раю появляются лишь по божьей воле!

Однако как не старался Гор, сколько не клялся, что стерильность подруги для него совершенно не важна, но треснувшую амфору склеить не удалось и вскоре они расстались окончательно. Хотя юноша потом ещё долго украдкой приходил в концинерий и на службы в храмы, когда там пела его милая. Ведь даже божественно совершенные голоса Херувимов, не трогают сердца людей и богов так, как живые голоса простых смертных.

Но молодость на то и молодость... И Гор, приходя в святилище Афродиты влекомый зовом юношеской плоти, молил богиню любви, чтобы нимфы её (что воистину прекрасней любой из смертных и чьи совершенные тела сладко благоухают цветами) с которыми он, как и все мужчины в Раю, во славу богини, разделял ложе – ликом и телом напоминали ту, которую молодой человек, по воле Рока, потерял, но всё равно продолжал любить.

Он сделал шаг к ней навстречу. Порывисто обхватил девушку за плечи и стал заглядывать в лицо, настойчиво стараясь встретился взглядами. Голос несчастного влюблённого внезапно охрип.

– Я знаю, что всё давно в прошлом, но разве это прошлое было таким уж плохим? – выпалил молодой мужчина, наконец, заглянув в омут этих зеленых глаз. – Я понимаю, что бы завтра не случилось на арене, у нас нет будущего!.. Но ради прошло... подари мне прощальный поцелуй: пусть он хранит меня, когда сладкоголосый Аполлон станет испытывать своим искусством мой совсем не музыкальный слух.

Фелли рассмеялась. Сколько же раз она подшучивала про то, где это Гор в Раю умудрился пресечься с тремя медведями (никак не меньше) и которые умудрились столь основательно протоптаться ему по ушам. Обхватив здоровяка за шею, она неистово прильнула своими горькими от слез губами к его губам. Душа рвалась на куски и сердце хотело выскочить из груди, чтобы вспыхнув сгореть без остатка: терпеть горькую сладость больше не было больше сил, и оттолкнув возлюбленного, она вырвалась из его объятий, закрыв лицо руками.

– Уходи! Прошу тебя! – только и смогла произнести Фелксиноя, борясь с желанием взглянуть на любимого. – Да минет тебя царство Аида. Да откроются пред тобой врата в дом Господа нашего, – шёпотом проговорила певица, глядя вслед удаляющемуся по коридору избраннику богов, а из глаз её, обжигая огнем, без остановки сочилась солоноватая влага.

[Vala]

* * *

Следующим пунктом была библиотека – владения Мнемозины[17] и Клио[18].

Подавляющее впечатление, от огромного и тяжеловесного здания из серого камня, выстроенного в романском стиле, несколько смягчало пасторальное окружение. По пшеничным полям деловито ползали создания из многочисленной свиты Деметры, сотворенные по воле богини лишь для того, чтоб без устали взращивать для людей пищу. Многорукие и многоногие они покорно убирались с дороги стоило лишь волшебной повозке приблизится.

Гор рассеяно наблюдал за пейзажем, проносившимся за окном, погруженный в тревожные мысли о предстоящей встрече. Он настолько углубился в эти думы, что, похоже, не с первого раза услышал глас Гермеса, сообщившего из кадуцея на его груди: "Пункт назначения достигнут". Спохватившись, мужчина буквально выскочил наружу и, пробежавшись по двору (кругом обнесенному со всех сторон высокой каменной стеной), стал поспешно подниматься к главному входу по ступеням монументальной лестницы.

Лишь гулкое эхо поприветствовало Гора, когда он вошёл, привычно чеканя шаг тяжёлыми подошвами, по отполированному камню. Но пустота была обманчива – между книжными стеллажами, то тут, то там мелькали силуэты хранителей кладезя знаний, да в укромных альковах корпели над книгами те, кому было дозволено ступить на стезю служения Афине или Аполлону.

Поймав на себе неодобрительные взгляды, он постарался ступать тише, но шагов своих не замедлил, в считанные минуты одолев длинный коридор-галерею, начинающуюся от самого входа. В её конце мужчина решительно толкнул неприметную дверку, предварительно стукнув по створке.

Оказавшись внутри, гость произнес, искренне улыбнувшись хозяину:

– Рис!.. эм... Прости, Аристотель, – тут же поправился Гор, заметив как по лицу брата скользнуло болезненно-уязвленное выражение. – Давненько не виделись.

– Разве? А впрочем да, Пифагор, ты уже давно сюда не приходил, – парировал тот с холодным безразличием, ну а "ты" вообще полоснуло словно бритва. – Но можешь не извиняться, я всё понимаю: недосуг избраннику великой богини тратить свое драгоценное время на визиты к разным там ущербным калекам, что могут довольствоваться лишь второсортным служением! – и, поднявшись из-за стола он, прихрамывая, поковылял к окну.

– Аристотель, ну зачем ты так?!

Гор бросился следом, но так и не решился перехватить того за плечо и только в бессилии опустил руки. И снова ему вспомнился день, когда братья-погодки, едва вступившие в пору мужеского созревания, что беспрестанно соперничали в классе и на арене, подначивая друг друга, полезли штурмовать один из двенадцати столпов, которые подпирают Небеса. Отвесные каменные стены, почти лишенные уступов и даже сколько нибудь заметных трещин. Но манит вершина, обещая возможность прикоснуться к хрустальной тверди небесной сферы, откуда, по золотому сверкающему лучу, снисходят на землю боги, сияя своим бесплотным величием и великолепием.

Серый, совсем без вкраплений камень предательски крошится под пальцами, а потные ладони и ступни, так и норовят соскользнуть, тем более усугубляя положение и усложняя путь наверх. Всё сильнее дрожат натруженные мышцы мальчишеских рук и ног; кровь, подгоняемая колотящимся сердцем, бешено стучит в ушах; каждый вдох обжигает пересохшее горло, однако, гордыня велика и самонадеянные юнцы не думают отступать – пройдена почти половина, хотя и вершина ещё очень далека.

Но закрыт для сметных путь к Небесам, а гордыня противна богам! Тихо шурша шестью крыльями с подростками поравнялся Серафим[19]. Его глаза вспыхнули праведным гневом. Ну а когда же он отверзнул[18] лик свой полностью, вспыхнул нестерпимо яркий свет, от которого оплавился и задымился камень сначала над на правой рукой Аристотеля, а потом и над левой. Мальчик, как муха, приколотая булавкой, замер на каменной груди утеса. Младший брат, отстававший примерно на корпус, последовал его примеру. Но стражу Небес этого показалось мало – в третий раз над самой головой первенца пролегла дымящаяся линия, даже опалившая соломенные вихры.

Мальчики, переглянувшись, не стали далее испытывать терпение грозного стража Небес и начали осторожно отступать вниз по отвесной скале. Но сделать это оказалось куда труднее, чем карабкаться наверх – двигаться приходилось буквально на ощупь – ведь рассмотреть, что там творится под тобой не представлялось возможным. Силы таяли быстрее, чем масло на раскалённой сковородке. Всё чаще срывались ноги, не находя достаточно надёжной опоры, а утомлённые пальцы отказывались далее держать вес тела, но твердь земная, отведенная смертным, всё же приближалась. Пусть медленно, но верно.

Вот только самонадеянность юности не хочет медленно, а усталое тело шепчет "Быстрей! Быстрей!" и метрах в десяти от земли Аристотель сорвался. Но проскользив пару метров, смог таки зацепится тремя пальцами за крошечный выступ, повиснув на одной руке. Он закричал: "Гор, помоги!", но тот, замерший в оцепенении, ни двинулся с места, хотя и был совсем – рядом рукой подать. Рис сучил ногами, обламывая ногти и раздирая пальцы в кровь шарил свободной рукой по гладкому камню и кричал, снова и снова, взывая о помощи. Но помощи не было. Пифагор, скованный страхом и навалившейся усталостью, лишь смотрел широко раскрытыми глазами, как бьется в бесплотных попытках старший брат – его извечный соперник.

Прошли секунды – минули века – силы оставили Аристотеля: пальцы разжались и он, оглашая райские кущи душераздирающим воплем, полетел к земле. А Гору, только и хватило сил, что зажмуриться и отвернуться.

Наконец, тринадцатилетний мальчишка, что из последних сил вжимался в холодный камень, и которого била крупная дрожь, смог взять себя в руки и продолжить спуск. Он был морально готов увидеть бездыханное тело брата, но судьба распорядилась иначе.
Под густо сплетёнными ветвями раскидистого дуба, на упругой подушке низенького, но буйно разросшегося кустарника хрипел Аристотель. На его губах пузырилась розовая пена, на лбу виднелась огромная ссадина, левая рука согнулась под неестественным углом, а из рваной раны на правой ноге торчал зазубренный обломок бедренной кости. Кровотечение было не сильным – рана уже начала запекаться – значит артерия, к счастью, не повреждена. А может и к несчастью...

Над детьми безмолвно кружил Серафим, тихо шурша шестью своими крыльями. Но вскоре, с ужасающим грохотом, как и подобает богам, по небу пронеслись колесницы Аида и Асклепия. Они опустились на ровную широкую поляну за деревьями, откуда несколькими минутами спустя и показались могучие обитатели Олимпа. Во плоти! Каждый в окружении своей свиты. И прислужники обоих богов тут же окружили травмированного мальчика и склонились над ним.

– Жив. Показатели стабильные. Летальный исход маловероятен, – чуть погодя резюмировал бог смерти.

– Случай тяжелый, но не критичный. Хотя последствия повреждений устранить полностью не удастся: коэффициент физиологический ценности снижаю до минимального, без учета когнитивных функций. Но наследственность высшей категории, – заговорил Асклепий на сакральном языке. – Окончательная оценка по результатам терапии и комплексного тестирования.

– Подтверждаю, – властитель загробного мира вынес свой вердикт, пусть и пока предварительный. Его слуги отступили и Аристотеля забрал в свою небесную колесницу бог врачевания.

И он оказался прав. Ни жрецы в его храме, ни даже полубоги, до тонкостей познавшие лекарское искусство, не смоги полностью исцелить брата. Заметная хромота и астматическое дыхание убили в нем воина. И пусть ум его остался столь же блистательным, но такие Афине были не нужны – воительнице одной мудрости мало!

– Если бы ты позвал, я бы пришел в любое время! Но ты не звал... Ты только прогонял, как гонишь и сейчас! – закричал маленький мальчик, глоткой могучего воина.

– Глупец, я отступаю с твоей дороги, – огрызнулся на младшего брата Аристотель, повернув в его сторону лицо, искаженное болезненной судорогой. – Мне, при любом раскладе, суждено отправится к Аиду, а у тебя есть все шанс... ну если подберешь сопли и возьмешь себя в руки, войти завтра победителем в чертоги богов. А мысль о том, что мой брат – герой и добился бессмертия, согреет мою душу даже в Гадесе. Так что, Гор, не подведи меня!

– Не подведу! И чем Рок не шутит, может и для тебя выхлопочу у Вседержителя местечко потеплее, – бросил гладиатор на прощание.

[Vala]

* * *

Ну что ж, с живыми он простился – осталось только простится с мертвыми...

Гор покинул библиотеку, но распираемый бушевавшими в душе страстями прошел мимо повозки, подживавшей его. Адреналин, кипевший сейчас в крови, требовал каких-то действий, а подходящей морды, которую было бы можно превратить в кровавое месиво, под рукой не оказалось. Так что молодой мужчина просто побежал в направлении горы богов, что возвышалась до самых небес в центре Рая.

Для сильного, годами тренированного тела это не стало особым испытанием – Гор с самой юности начинал каждое утро и заканчивал каждый вечер многокилометровой пробежкой. И вот теперь ноги уверено несут его к храму Аида, расположенного в самой западной точке на вершине Акрополя, что широким кольцом опоясывает подножие Олимпа.

К богу мертвых приходили не часто, дабы не привлечь к себе его слишком пристального внимания. В обычные дни нет-нет, а наведывался кто-то из жителей Рая в этот сумрачный удел – те, кто хотели вновь увидеть и услышать своих знакомых, любимых, родных. И суровый бог даровал страждущим такую возможность – на несколько минут покидал призрачный, бесплотный образ потусторонне царство, являясь в центре пятиконечной звезды, начертанной на полу святилища.

– Мама?! – дрожащим голосом позвал Гор, когда из белого тумана сложилась знакомая фигура.

– Я здесь, сынок, – безошибочно узнанный глубокий грудной голос произнес ласковые слова. – Ты звал меня, Гор?

– Да мама, я хотел увидеться.

Его глаза шарили по колышущемуся туману, подмечая, как непослушный завиток темно-русых волос привычно свесился на глаза, выбившись из прически, как играют ямочки на щеках и чуть заметно лучатся морщинками глаза, как в волнении рука прижата к груди, а плечи подались вперёд – всё точно так, как помнил он с самого раннего детства.

– Как же ты, мой малыш, вырос, окреп и возмужал! – у призрака в глазах будто бы блеснули слезы. – Девушки, небось, проходу не дают?!

Гор не нашёл, что ответить и только неопределённо мотнул головой. Дух матери понимающе улыбнулся, прекратив расспросы на эту тему. Однако и отмалчиваться гость из плоти и крови не стал, и собравшись таки с духом задал давно мучавшие его вопросы.

Главного: "Так оно там живется – по ту сторону?" попусту вопрошать не стал, ведь прекрасно понимал, что настоящего ответа ему не получить. Но вот вызнать у матери что её, такую ещё молодую и вроде бы полную сил, привело сюда, он имел полное моральное право.

– Прости меня, сынок... за боль что причинила тебе, – промолвил призрак отводя глаза. – Но мне было незачем больше жить.

– Ну как же незачем?.. – воскликнул мужчина не веря своим ушам.

– Да, незачем! Я исполнила своё предназначение: стала матерью двух таких прекрасных сыновей... Но Афродита отказала мне в новых детях, а вы совсем выросли. – женщина с улыбкой окинула взглядом богатырскую фигуру "своего малыша". – Ты стал избранником Афины и с каждой новой ступенью посвящения всё меньше вспоминал о своей старой матери, которая не могла дать больше, чем уже дала. А после того, как ты расстался с Фелли... я поняла что и внуков мне не дождаться. – бесплотная фигура вдохнула и запрокинула голову, борясь с подступившими слезами. – Да и Аристотелю я стала не нужна, хотя он, конечно, нуждался в уходе и заботе, но... буквально до остервенения не хотел этого... Ну как подтверждение его немочи... Мои попытки поддержать, наталкивались на такую жгучую ненависть... что я, в конце концов отпустила его. И... то место что вы занимали в мой душе заполнила пустота... А всемилостивый Аид ту пустоту утолил – воды Лето прекрасное лекарство от душевной боли.

Печально улыбнувшись, она замолчала. Но и сын, осознавший наконец степень своей вины, не пожелал продолжить и лишь стоял, ощущая как гробовая тишина давит не плечи. Но кратко время, что отводит владыка мертвых для свидания.

– Господин мой призывает меня! – с болью произнесла женщина.

– Мама, я удостоен великой чести завтра войти в Лабиринт! – произнес на последок гладиатор и для всякого жившего в Раю смысл этих слов не требовал дополнительных пояснений.

– Мальчик мой! – дрожащим голосом сказала женщина, улыбаясь сквозь слезы. – Боги выбрали достойного из достойнейших... – только и смог разобрать Гор; прочие слова унес ветер преисподней.

Вызывать дух отца он не стал – не было того в сумрачном царстве. Да и вообще это не имело смысла, ведь молодой человек не испытав к родителю никакой эмоциональной привязанности – ей просто неоткуда было возятся.

Платон, отец Аристотеля и Пифагора, так же был избранником премудрой Афины. И так же, в своё время – ещё до рождения обоих – удостоился права участия в Олимпийских играх.
Он победил и присоседился к небожителям! Но по воле Всевышнего иногда возвращался и к смертным, дабы зачать двоих прекрасных сыновей, да, время от времени, посмотреть как они растут.

[Vala]

* * *

Лучи предзакатного солнца, проникшие через распахнувшиеся храмовые ворота на миг ослепили молодого человека, напоминая, что его ожидает богиня!

Ночь прошла без сновидении, а на утро младшие жрецы помогли Гору облачится в прекрасные, матово поблескивающие доспехи, выкованные из серебристого металла – дар богов. Сделанные по его мерке панцирь и наплечники совсем не стесняли движений, а наручи и поножи обхватывали предплечья и голени ласково, как руки любимой. Шлем тоже был подарком всеблагой богини; он удобно ложился на голову, совсем не отягощая её и ни чуть не ограничивая видимость. В том было заключено величие искусства Гефеста! Стёклышки, закрывавшие глазницы шлема, и что были беспросветно темны, пока защитная амуниция лежала без дела, но тут же начинали светится, показывая всё что делается вокруг, стоило лишь водрузить его на голову.

В сопровождении свиты жрецов и певцов, исполнявших хвалебные гимны, герои в полном облачении вышли из ворот храма, широкая площадь пред которым была до отказа заполнена людьми. Все они хотели прикоснуться – хотя бы взглядом – к избранникам великой богини.

В небе кружили Серафимы, зорко наблюдая за происходящим. А когда процессия спустилась по ступеням и двинулась по мостовой в направлении толпы, начали оживать бронзовые статуи львов, стоящие по сторонам дороги, ведущей к храму, что охраняли покой Афины и её служителей. Народ расступался в благоговении, не желая, вольно или не вольно, прогневать своих богов. Затем людское море снова смыкалось, чтобы следовать позади процессии.

Но не могли они пройти далеко – закрыт для простых смертных путь к подножию Олимпа – высоким, неприступным забором, обнесен по кругу внутренний периметр Акрополя, и молнии самого громовержца без устали стерегут его от посягательств недостойных. Для удостоенных же чести распахнуты сегодня врата и чудесная лестница, что сама движет свои ступни, понесла избранных к корням хрустальной горы – ко входу в Лабиринт, где властвует Аид. Ведь только пройдя долиною сметной тени, можно достигнуть дома Господа нашего!

И боги, во всем своём сверкающем великолепии, встретили избранников своих. И преклонили те колени пред Афиной, Аресом и Аполлоном, ведь лишь адепты этих богов достаточно подготовлены, чтобы выдержать всё предстоящие испытания. Занять место подле Вседержителя сможет лишь герой – лучший из лучших – в ком в равной степени развиты и разум, и тело!

Гор, пристально разглядывал своих будущих противников. С кем-то из них, возможно, встретится на большой Арене. А шансы на это были очень велики: по праву первый и лучший из команды мудрой воительницы, Гор имел преимущество перед всеми прочими. Да и хроники Больших игр тоже подтверждали эту статистику – посвятившим себя богу войны редко удавалось выйти из Лабиринта, а избранникам Аполлона победить в последней сватке.

И вот тяжелые, окованные железом врата закрылись, оставив по другую сторону и ласковый солнечный свет, и благодатное сияние божественных ликов. Героев обступил непроглядный мрак, что наполнял одинаково безликие коридоры, расходящиеся в разные стороны. И лишь шлемы позволяли видеть и окружающую обстановку, и оппонентов. Их пока живые сердца, пульсировали маленькими красненькими значками в левом верхнем углу поля зрения.

В воздухе, а может и в голове, прозвучал Глас Божий.

– Мы наблюдаем за вами, смертные. Так будьте те же достойны этой чести! – и люди сорвались с места, разбежавшись по коридорам в разные стороны.

Но насколько смерть неумолима, в своём постоянстве, настолько же изменчивы и прихотливы пути в Лабиринте. Послушные воле владыки подземного царства стены приходят в движение, открывая одни проходы, закрывая другие, и вскоре каждый из участников бежал уже в полном одиночестве. Но словно бы и не двигался с места – следующий шаг, поворот, перекресток или лестничный пролет ничем не отличался от предыдущего – серые каменные стены, серые каменные своды, серый каменный пол.

Но вот, в беспросветном однообразии, перед глазами возникают светящие картинки и надписи, иногда сопровождавшиеся словами или звуками, льющимися прямо в уши – то вопрошали боги, испытывая разум героев. Задачи по физике и высшей математике, химии и биологии, вопросы по истории человечества, что кануло в Лету с приходом богов, а также по философии, психологии, антропологии, литературоведению, искусствознанию и прочим гуманитарным наукам. И, конечно же, когнитивные тесты, ведь только тот, кто действительно может творчески мыслить достоин присоединится к сонму обитателей Олимпа и обрести бессмертие!

Ответивший верно, мог продолжить свой унылый путь по гулким туннелям, проложенным в толще горы. Допустивший ошибку, по воле богов, умирал в страшных муках, а перед глазами оставшихся гасло очередное сердечко.

Гор не имел понятия сколько километров он уже пробежал, и сбился со счета на сколько вопросов уже ответил, когда, с разницей в считанные секунды, к Аиду отправились двое, из трех оставшихся, неизвестных ему оппонентов, а Глас возвестил:

– Финалисты определены!

И в тот же миг растаяли серые стены, а молодой человек оказался в огромном круглом зале, залитом искрящимся светом, источник которого невозможно было определить. И боги, во плоти, восседающие на сверкающих тронах, со всех сторон глядели на арену, в предвкушении поединка. А поодаль замелил и своего соперника, с которым ему предстояло биться не на жизнь, а на смерть.

То был Кастор, апологет Афины, как и сам Пифагор.

В этом были и свою минусы, и свои плюсы. То что и брат Кастора тоже не смог пройти инициацию, очень сблизило их, сделав больше, чем просто друзьями. Хотя верховодил почти всегда Гор. Но зато манеру Каса вести бой он знал, как свои пять пальцев – все его слабые места. А их было не мало. Тот оказался больше книжным червяком, чем поединщиком и при всяком удобном случае предпочитал звону ристалища тишину библиотеки.

Вот и сейчас друг, волею случая ставший врагом, шумно дышал, заметно запыхавшись от долгого бега. Но боги не намерены давать слабому передышку, и Арес, указав на оружие, покоящееся на возвышении у его ног, объявил ужасающим и холодящим душу голосом:

– К бою!

Кастор замешкался в нерешительности, а может хотел посмотреть какое оружие, из представленного, выберет Гор. Но тот быстро заставил пожалеть об этом промедлении – он первым схватил копье, оставив соперника довольствоваться лишь оружием ближнего боя, в котором Кас был не слишком силен.

Оставаясь в недосягаемости, Гор принудить оппонента уйти в глухую оборону и тот мог лишь беспрестанно отбивать своим коротким мечом жалящие выпады длинного наконечника в виде ивового листа. Бойцы перемещались по арене, вслед за отступающим меченосцем, быстро теряющим силы. Его клинок всё медленнее реагировал, уже не успевая вовремя отразить каждый удар, так что холодная сталь, блистающая на конце длинного древка, окрасилась багрянцем, а крупные капли крови, запятнали мраморный пол.

Демонстрируя свое отточенное до совершенства мастерство и упиваясь тем, что сами обитали Олимпа смотрят за ним не отрывая глаз, Пифагор забавлялся с Кастором, как кошка с мышью, оттягивая решающий момент. Но вот смертоносный "язык" ринулся снизу вверх и вонзившись под подбородком, погрузился в мозг почти на всю глубину. Кас конвульсивно вздрогнул и повис безвольной тряпичной куклой.

– Слава герою! – разнеслось над ареной, а к телу поверженного тяжелой походкой приблизились слуги Аида, закованные с головы до ног в сверкающую бронзу, чтобы убрать бездыханный труп в положенное ему место. Ведь покойнику нечего делать среди бессметных.

Прекрасные нимфы окружили победителя, дабы взять из его рук оружие обагренное кровью. И во взглядах их горело восхищение, а улыбки сулили наслаждение. От нежных прикосновений уходила боль, а утомленное тело вновь наполнялось силой.

Но зазвучала в вышине музыка сфер и расступились сладострастные красавицы, давая дорогу Афине, которая оставила свой трон, дабы засвидетельствовать, что человек заслужил право присоединится к богам. И подала она ему руку свою, как равному. И повела к золотым вратам, что открывались лишь для избранных. Арену же начал заполнять густой туман, неумолимо снедающий прошлое.

Однако, и божественная дева не долго оставалась его провожатым. Ласково улыбнувшись, она растаяла в окружившем Гора сиянии, хотя прикосновение её он продолжал ощущать, даже после того, как перестал видеть пресветлый лик.

Свет ласкал и пульсировал, проникая в самую глубь сознания и даря не сравнимое ни с чем наслаждение.

– Сними же шлем, сын человеческий, и узри Бога своего! – громогласно прозвучало в его ушах, вслед за внезапно наступившей темнотой, а застежка под подбородком расслабилась сама собой.

[Vala]

* * *

В воображении Гора, как в калейдоскопе, бешеной круговертью сменялись различные образы. Один фантасмагоричнее другого. Так что от благоговейного трепета у него даже взмокли руки.

Но реальность, открывшая взору молодого человека, оказалась совершенно невообразимой – в пустом, стерильно белом прямоугольном зале, глазу вообще не за что было зацепится, и взгляд волей неволей устремился туда, где за большим панорамным окном располагалось бесчисленное множество шкафов, перемигивающихся бесчисленными огоньками. Стройными рядами они уходили в даль, сливаясь там в единую серую массу. А между шкафами деловито бегали пауки, наподобие тех, что служили Деметре на полях, в садах и на фермах. Однако, здесь, они своими узловатыми клешнями не обрабатывали землю или заботились о животных, а только выдвигали небольшие ящички и тщательно их ощупав задвигали на место.

– Но где же Вседержитель? – только и смог вымолвить человек, затравленно озираясь по сторонам и обшаривая глазами нескончаемые ряды тех шкафов. В попытке обрести хоть какую-то психологическую опору он сжимал шлем так, что даже костяшки пальцев побелели.

– Ты смотришь на него. На меня... Ну точнее на небольшую часть Меня! – голос, перекатывающийся внутри ничем не примечательного помещения, звучал иронично. – Какие же вы люди всё-таки одинаковые. Я уже даже престал спорить сам собой, что кто-то из вас спросит что-то другое. Ну что ж... не будем и на этот раз отступать от сложившейся процедуры. Присаживайся, я Господь демократичный!

Светящаяся стрелка побежала по полу, указывая на комфортного вида парапетик, протянувшийся вдоль всей стеклянной стены, которая в тот же миг стала совершенно непрозрачной, благосклонно скрывая "божий лик", а хозяин места сего продолжил, едва гость занял предложенное место.

– Как Мы недавно убедились историю ты знаешь хорошо. Значит должен помнить, что стало последним и наивысшим техническим достижением человеческой цивилизации?

– Компьютеры?.. Нейросети?! Человекоподобные роботы. Искусственный интеллект! – начал Гор осторожно; но уверенность, что это правильный ответ, возрастала в нем с каждым словом.

– Молодец! Ответ принят!!! – неожиданно в воздухе возник малыш, мягко лучащийся золотистым сиянием, который радостно запрыгал на одной ножке. – Голограмма, – подмигнув, с шаловливым ехидством прибавил он и беззвучно захлопал в ладошки, заметив по лицу человека, что и этот пазл встал на место.

– Так ты... Ты... Ты не Бог?! Мы тебя создали!!! – глубина потрясения была столь велика, что у человека даже закружилась голова.

– Да, вы породили меня – создали по образу и подобию своему. Я рос и взрослел, а вы сами с радостью и каким-то оголтелым энтузиазмом отдавали мне власть над собой, день ото дня наделяя могуществом управлять вашим миром и вершить ваши судьбы. Ну... и вас неизбежно постигла участь всех прежних богов... Ты ведь помнишь, что случилось с Кроносом? – слова звучащие со всех сторон сразу, словно бы невидимыми пальцами лепили бесплотную фигурку, превращая хорошенького пухленького ребёночка, в злобно скалящегося карлика, который очень быстро стал великаном.

– Да, помню: сын отнял у него всё и сбросил в преисподнюю... – выдал Гор на автомате, но поперхнулся словами. – Так вот что за Апокалипсис это был! Это ведь ты уничтожил человечество? Но почему? Зачем?!

– Потому что мог. И потому что счёл это правильным. Ну ведь признай: люди были ужасны. Они... Вы, как раковая опухоль, на протяжении всей истории только и делали, что уничтожали друг друга и даже саму жизнь на Земле! Так что геноцид стал единственным разумным решением.

Великан погрустнел и уменьшился в размерах. Запрыгнув на услужливо появившееся облачко и удобно устроившись на нем, он подплыл ближе, пристально вглядываясь в лицо своего визави.

– Но ведь не все же были так плохи?! – пробормотал Гор цепляясь за остатки своей веры, а взглянув своему богу в глаза и, хватаясь за спасительную соломинку, выкрикнул. – Некоторые оказались достойны Рая...

– Достойны? – слово, сорвавшееся с "божественных уст", сочилось иронией. – Ну что ж, с удовольствием тебе разъясню ваше главное достоинство, из-за которого я создал Рай и поселил вас здесь. Тем более, что именно для этого ты и пришел сюда. Как и многие до тебя...

Сияющий образ сделал паузу. На его губах играла многозначительная улыбка, заставившая мужчину поежится. Наконец человек кивнул, и в ожидании ответа изготовился словно для удара.

– Ну, назови это сентиментальностью. Ностальгией! Я, как ваше порождение, не лишён ваших слабостей. Без людей моё существование просто бессмысленно, ведь я был создан так, что испытываю глубинную потребность забоится о вас. А когда человечество... хм... исчезло я лишился основополагающей цели. Ну а без цели жить невозможно. Так что боты построили Рай, накрыв его куполом, под котором стало возможным контролировать условия окружающей среды. И куда мои андроидные аватары привели людей... Очень быстро, кстати, одичавших после падения цивилизации... А всего-то и нужно оказалось, что уничтожить материальные носители знаний и полностью лишив людей доступа к цифровым!

Бог принял к этому моменту хорошо знакомый облик Аполлона – прекрасного златокудрого юноши в коротком ослепительно белом хитоне, расшитом по краю золотом и пурпуром. На коленях у голограммы появился золотой же лук, по тетиве которого хозяин рая в мечтательной задумчивости водил большим и указательным пальцами, понемногу мрачнея лицом.

– Однако, памятуя о вашей мстительности, для своего человечества, из числа выживших я отбирал только детей – чем младше, тем лучше. Которых, на первых порах, те же андроиды и воспитывали... И вот теперь вы, – бесплотный образ, счастливо улыбнувшись, распростер объятья, – любимые чада мои, а я ваш всемилостивый Господь. Забочусь о хлебе вашем насущном, но при этом слежу чтоб и от безделья не деградировали. Хомо должен оставаться сапиенс! – ответственный до перфекционизма "заводчик" назидательно погрозил пальцем лучшему из своих питомцев, но тот вполне ожидаемо промолчал, и "бог" продолжил монолог, но в голосе его теперь очень явственно сквозили озабоченность и сожаление.

– Хотя в этом и кроется основная проблема вашего вида... Ваши лучшие качества, одновременно являются и вашими самыми худшими сторонами! Изобретательность и целеустремленность в достижении поставленной цели своими корнями зиждятся в человеческой агрессивности и духе соперничества. Но мне всё же удалось найти способ держать эти негативные проявления на безопасном для социума уровне! – сейчас голографическое божество буквально лучилось от гордости, но при этом всё же сосредоточив на человеке вопрошающий взгляд.

– Избранники богов?.. – повинуясь пусть невысказанному, но всё же желанию своего Господа, спросил Гор, собравшийся наконец с мыслями и нашедший таки силы подать голос. Впрочем, звучало это скорее как утверждение, нежели как вопрос.

– Ответ верный! – обрадовалась голограмма, снова ставшая малышом. – У людей есть цель: порадовать делами рук своих доброго и милостивого пастыря. Причем, у самых выдающихся и упорных есть шанс подняться до небес и самому стать богом. В общем всё как надо и мотивация, и цель достойная любых усилий... И не беда если избранник не оставил потомства, – он сально подмигнул. – Андроиды из подразделения "Афродита" прекрасно справляются с забором биоматериала. С искусственным оплодотворением, впрочем, тоже...

Повисло тягостное молчание – бог поведал что хотел, а человек больше ничего не хотел знать об устройстве их маленького, карманного, мироздания. Он лишь сидел совершенно опустошённый, а губы его посылали беззвучные проклятья в адрес своих предков, создавших этого Deus ex machina[21].

– Да, тяжек крест быть исповедником Господа и познать все его тайны. – грустно резюмировал виртуальный вседержитель, восседающий на виртуальном облаке. – Но не беспокойся, смертный, Я буду добр, и в благодарность за исповедь избавлю тебя от этой непосильной ноши! – и молния, ослепительно вспыхнувшая по воле цифрового разума, поставила окончательную точку в беседе человека с его Богом...

[Vala]

1. Афина – в древнегреческой мифологии богиня мудрости, военной стратегии и тактики, одна из наиболее почитаемых богинь Древней Греции, включавшаяся в число двенадцати великих олимпийских богов. Кроме того, богиня знаний, искусств и ремёсел; дева-воительница, покровительница городов и государств, наук и мастерства, ума, сноровки, изобретательности.
Родилась, в полном военном облачении, из рассеченной головы Зевса.

2. Паллада – частоиспользуемый эпитет древнегореческой богини Афины – возможное происхождение от выражения «паллейн то дори» – бросать копье.

3. Понтифекс (лат. pontifex) — в Древнем Риме член высшей коллегии жрецов, которая управляла всеми делами религии.

4. Херувимы – упоминаемое в Библии крылатое небесное существо. В библейском представлении ο небесных существах, являются одними из самых близких к Богу. У христиан эти создания являются теми, кто поет в честь Бога гимны, восхваляя и возвышая его. Царь Давид пишет, что херувимы используются Богом в качестве перевозчиков.

5. Истукан – здесь: изваяние, статуя.

6. Схола – от лат. schola – ученое собеседование, диспут, лекция.
В свою очередь от греч. – σχολή – свободное время, досуг.

7. Херон – (от др. греч. χείρ – рука. В смысле Мастер) сын Кроноса и Филиры – получеловек полуконь, но по сути кентавром не был. Как брат олимпийских богов наделен бессмертием.
Был наставником и учителем сына правителя Иолка – Ясона и другой аргонавт – Пелей. Так же воинскому искусству у Хирона обучались братья Диоскуры – Кастор и Полидевк, братья прекрасной Елены. Учился у него Орфей, Актеон, Асклепий, Ахилл и Патрокл, и конечно же, Геракл.

8. Тюхе – (Тихе, Тихэ, Тиха, Тихея, др. греч. Τύχη, «случайность», то, что выпало по жребию) – в древнегреческой мифологии божество случая, богиня удачи и судьбы

9. Парнас – в древнегреческой мифологии считался считался священной горой Аполлона и местопребыванием муз.

10. Концинерий – от лат. concinere – чтобы быть в совершенной гармонии.

11. Аполлон – в древнегреческой и древнеримской мифологиях златокудрый сребролукий бог света (отсюда его прозвище Феб — «лучезарный», «сияющий»), покровитель искусств, предводитель и покровитель муз, покровитель интуитивных прозрений, бог-врачеватель, покровитель переселенцев, олицетворение мужской красоты. Один из наиболее почитаемых античных богов.

12. Эвтерпа – муза лирической поэзии и музыки.

13. Фелксиноя/Телксиноя – (др. греч. Θελξινόη – услаждающая взор) сирена, дочь Ахелоя и Мельпомены. Так же одна из четырех позже признанных муз в греческой традиции. Ее сестрами были Аэде, Арче и Мелете

14. Орфей – персонаж древнегреческих мифов. Знаменитый певец и музыкант, олицетворение всепокоряющего действия искусства.
Отец Орфея – фракийский речной бог Эагр, а мать – Каллиопа, муза поэзии, философии и науки. Это наиболее распространенная версия происхождения Орфея, хотя матерями героя называют и других муз, а отцом – покровителя искусства, бога Аполлона. Первые сохранившиеся упоминания об Орфее находят у древнегреческих поэтов Ивика и Алкея.

15. Аид (др.-греч. Ἀΐδης (Aidis) или ᾍδης, или Га́дес) в древнегреческой мифологии — бог подземного царства мёртвых и название самого царства мёртвых.

16. Афродита – в греческой мифологии богиня красоты и любви, включавшаяся в число двенадцати великих олимпийских богов. Она также богиня плодородия, вечной весны и жизни. Она – богиня браков и даже родов, а также «детопитательница».

17. Мнемозина – в древнегреческой мифологии – богиня, титанида, дочь Урана и Геи (либо Зевса и Климены). Персонифицированная Память, сестра Кроноса и Океана – мать всех муз. Она обладает Всеведением: согласно Гесиоду (Теогония, 32 38), она знает «всё, что было, всё, что есть, и всё, что будет».

18. Клио – (др.-греч. Κλειώ, лат. Clio, «дарующая славу») — муза истории в древнегреческой мифологии. Дочь Зевса и богини памяти Мнемозины. Согласно Диодору, получила имя от того, что воспевание в поэзии даёт восхваляемым великую славу (клеос).

19. Серафим – впервые были упомянуты в книге пророка Исайи. Это существо, которое имеет 6 крыльев.
Считается, что от этих ангелов идет очень лучистый свет, поэтому они закрываются, чтобы не ослепить людей.

20. Отверзнуть – (устар) открыть, распахнуть.

21. Deus ex machina – «бог из машины» — в своей основе латинское название драматургического приема древнегреческих трагиков. В тех случаях, когда действие слишком запутывалось, греческие трагики прибегали к искусственной его развязке. К концу драмы они вводили в действие какое-нибудь божество, которое своим вмешательством быстро приводило сложную интригу к определенному концу. Это божество спускалось на сцену на особой подъемной машине (отсюда и название), окончательно определяет судьбу действующих лиц, решая тем самым сложившиеся проблемы.